- Горный земледелец, что это за человек?
- Человек.
- На каких языках он говорит?
- На всех.
- Что он знает?
- Все.
- Какую страну он считает своей родиной?
- Никакую и рее.
- Кто его бог?
- Бог.
- Как зовешь ты его?
- Безумцем.
- Как, повтори, зовешь ты его?
- Мудрецом.
- Кто он в вашей шайке?
- То, что он есть.
- Главарь?
- Нет.
- Кто же он в таком случае?
- Душа.
Главарь шайки и судохозяин расстались, и каждый снова погрузился в свои мысли, а немного времени спустя «Матутина» вышла из залива.
Началась сильная качка.
Там, где море не было покрыто пеной, оно казалось клейкой массой; в вечернем сумраке волны, утратив четкость очертаний, походили на лужи желчи. В иных местах волны как будто ложились плашмя, и на них виднелись лучеобразные трещины, как на стекле, в которое бросили камнем. В самом центре этих расходившихся лучей, в кружащейся точке, мерцал фосфорический свет, похожий на тот кошачий блеск, которым горят глаза совы.
«Матутина» гордо и отважно миновала полосу опасной зыби над Чембурской мелью. Чембурская мель, заграждающая выход из портлендского рейда, имеет вид не прямой преграды, а амфитеатра. Песчаная круглая арена подводного цирка с симметрически расположенными ступенями, выбитыми круговоротом волн на поглощенной морем вершине высотою с Юнгфрау, Колизей на дне океана, призрачным видением возникающий перед водолазом в прозрачной глубине морской пучины, - вот что представляет собою Чембурская мель. Чудовищная арена; там сражаются гидры, там бросаются в схватку левиафаны; там, если верить легенде, на дне гигантской воронки покоятся остовы кораблей, схваченных и потопленных исполинским пауком Кракеном, которого называют также «горой-рыбой». Такова страшная тайна моря.
Эта призрачная, неведомая человеку жизнь дает о себе знать на поверхности моря только легкой зыбью.
В девятнадцатом столетии Чембурская мель почти совсем исчезла. Недавно построенный волнорез силою прибоя опрокинул и разрушил это высокое подводное сооружение, подобно тому как плотина, воздвигнутая в 1760 году в Круазике, передвинула время прилива и отлива у берегов его на четверть часа. Между тем приливы и отливы вечны. Но вечность подчиняется человеку гораздо больше, чем полагают.
4. Появление тучи, не похожей на другие
Старик, которого главарь шайки назвал сперва безумцем, а затем мудрецом, больше не покидал носовой части судна. Как только миновали Чембурскую мель, его внимание разделилось между небом и океаном. Он то опускал глаза, то снова поднимал их; особенно пристально всматривался он в направлении северо-востока.
Судохозяин передал руль одному из матросов, перешагнул через люк канатного ящика, перешел шкафут и очутился на баке.
Приблизившись к старику, он остановился в нескользких шагах позади него и, прижав локти к бокам, расставив руки, склонил голову набок; выкатив глаза, приподняв брови, он улыбнулся одними уголками губ, и лицо его выразило любопытство, находившееся на грани между иронией и уважением.
Старик, потому ли, что он имел привычку беседовать иногда сам с собою, или потому, что чувствовал у себя за спиной чье-то присутствие, вызывающее его на разговор, принялся разглагольствовать, ни к кому не обращаясь и глядя на расстилавшийся перед ним водный простор:
- Меридиан, от которого исчисляется прямое восхождение, в нашем веке обозначен четырьмя звездами: Полярной, креслом Кассиопеи, головой Андромеды и звездой Альгениб, находящейся в созвездии Пегаса. Но ни одной из них не видать...
Слова эти, прозвучавшие еле слышно, были обронены как будто безотчетно, словно сознание этого человека не принимало никакого участия в их произнесении. Они слетали с его губ и пропадали в воздухе. Монолог - это дым духовного огня, горящего внутри нас.
Владелец урки перебил его:
- Сеньор...
Старик, быть может тугой на ухо, а может быть, глубоко погруженный в свои думы, не расслышал обращения и продолжал:
- Слишком мало звезд, и слишком много ветра. Ветер то и дело меняет направление и устремляется на берег. Он обрушивается на него отвесно. Это происходит оттого, что на суше теплее, чем на море. Воздух над сушею легче. Холодный и тяжелый морской ветер устремляется на землю и вытесняет теплый воздух. Потому-то на большой высоте ветры дуют на землю со всех сторон. Следовало бы делать длинные галсы между параллелью теоретически исчисленной и параллелью предполагаемой. В тех случаях, когда наблюдаемая широта уклоняется от широты предполагаемой не больше, чем на три минуты на каждые десять лье и на четыре минуты на каждые двадцать лье, можно не сомневаться в правильности курса.
Судохозяин поклонился, но старик по-прежнему не замечал его. Закутанный в какое-то одеяние, похожее на мантию доктора Оксфордского или Геттингенского университета, он стоял неподвижно, не меняя своей надменно-суровой позы, и пристально смотрел на море, как человек, хорошо изучивший и водную стихию и людей. Он вглядывался в волны, как будто собираясь принять участие в их шумной беседе и сообщить им важную весть. В нем было нечто, напоминавшее и средневекового алхимика и авгура древнего Рима52
. У него был вид ученого, претендующего на знание последних тайн природы.
Он продолжал свой монолог, быть может в расчете на то, что кто-то его слушает.
- Можно было бы бороться, будь у нас вместо румпеля штурвал. При скорости в четыре лье в час давление в тридцать фунтов на штурвал может дать триста тысяч фунтов полезного действия. И даже больше, ибо в некоторых случаях удается выгадать лишних два оборота.
Судохозяин вторично поклонился и произнес:
- Сеньор...
Старик пристально посмотрел на него. Он повернул только голову, не изменив своей позы.
- Называй меня доктором.
- Сеньор доктор, я владелец судна.
- Хорошо, - ответил «доктор».
Доктор, - отныне и мы будем называть его так, - невидимому согласился вступить в разговор.
- Хозяин, есть у тебя английский октант?
- Нет.
- Без английского октанта ты не в состоянии определять высоту ни впереди, ни позади судна.
- Баски, - возразил судовладелец, - умели определять высоту, когда никаких англичан еще на свете не было.
- Берегись приводиться к ветру.
- Я припускаюсь, когда это нужно.
- Ты измерил скорость хода корабля?
- Да.
- Когда?
- Только что.
- Чем?
- Лагом.
- А ты осмотрел деревянный сектор лага?
- Да.
- Песочные часы верно показывают свои тридцать секунд?
- Да.
- Ты уверен, что песок не расширил трением отверстия между двумя склянками?
- Да.
- Проверил ли ты песочные часы при помощи мушкетной пули, подвешенной...
- На ровной нитке из смоченной пеньки? Разумеется.
- Хорошо ли ты навощил нитку, чтобы она не растянулась?
- Да.
- А лаг ты проверил?
- Я проверил песочные часы посредством мушкетной пули и лаг посредством пушечного ядра.
- Каков диаметр твоего ядра?
- Один фут.
- Калибр вполне достаточный.
- Это старинное ядро с нашей старой военной урки «Касс де Паргран».
- Она входила в состав Армады?
- Да.
- На ней было шестьсот солдат, пятьдесят матросов и двадцать пять пушек?
- Про то знает море, поглотившее их.
- А как определил ты силу удара воды об ядро?
- При помощи немецкого безмена.
- Принял ли ты в расчет напор волны на канат, к которому привязано ядро?
- Да.
- Что же у тебя получилось в итоге?
- Сто семьдесят фунтов.
- Иными словами, урка делает четыре французских лье в час.
- Или три голландских лье.
- Но ведь это только превышение скорости хода над быстротою морского течения.
- Конечно.
- Куда ты направляешься?
- В знакомую мне бухту между Лойолой и Сан-Себастьяном.
- Выходи поскорее на параллель, на которой лежит эта бухта.
- Да, надо как можно меньше отклоняться в сторону.
- Остерегайся ветров и течений. Ветры усиливают течения.
- Предатели!
- Не надо ругательств! Море все слышит. Избегай бранных слов. Наблюдай - и только.
- Я наблюдал и наблюдаю. Ветер дует сейчас навстречу поднимающемуся приливу, но скоро, как только начнется отлив, он будет дуть в одном направлении с ним, и тогда мы полетим стрелой.