— Вы каким рейсом прилетели, Виктор Михайлович? — быстро обернувшись, спросил Люсин.
Михайлов был уже одной ногой в коридоре. Едва не споткнувшись, он замер и, медленно поворачивая голову, переспросил:
— Каким рейсом?
— Да. Во сколько вылетели из Шереметьева?
— В восемь пятьдесят пять…
— Ваше место было четырнадцать «Б»?
— Да… кажется, — озадаченно протянул Михайлов. — А что?
— Ничего! Ничего… Благодарю вас.
«Значит, билет он брал на свое имя, не таясь или не сообразив просто, что нужно таиться… Страху-то я на парня нагнал. Она же, — краем глаза глянул он на Женевьеву, — просто уверена, что за ним следили… Ну что же, это, пожалуй, не повредит…»
— Что, некрасиво с иконкой-то вышло, Женевьева Александровна? — спросил он, усаживая ее в кресло.
— Да, некрасиво! — Лицо ее покрылось красными пятнами.
— Вы должны были мне сказать…
— Я и хотела, но там были посторонние. — Она явно старалась побороть волнение. — Потом мне нужно было поговорить с Виктором, выяснить… Иначе это походило бы на предательство. — Последнее слово она произнесла уже твердо и холодно.
— Понимаю ваши чувства. Вполне понимаю… Но прошел день. Вы встретились, возможно и не раз, с Виктором Михайловичем, могли все спокойно обсудить, и тем не менее… Вы помните наш последний разговор, Женевьева Александровна?
Она опустила голову. На влажном виске ее в розоватой тени идеально причесанных платиновых волос мелко-мелко билась голубая жилка.
— Мы целый час беседовали с вами. Помните? И все об этой злополучной иконке. Ведь вы тогда уже не просто умалчивали, а сознательно старались увести меня с курса. Запиши я тогда ваши показания, вам бы пришлось подписаться под заведомой ложью. Разве не так?
— Так. — Она подняла голову и, чуть нахмурясь, посмотрела прямо в глаза. В сером свете пасмурного ленинградского дня ее удивительно голубые радужки казались почти такими же черными, как и зрачки. Или она сильно волновалась. — Я не думала, что это может быть так… важно.
— Это очень важно! Очень. Правда всегда важна, Женевьева Александровна, и для всех важна. Поверьте, мне неприятно говорить вам это. Но положение достаточно серьезно… Я хочу официально привлечь вас в качестве свидетеля и задать в этой связи несколько вопросов. — Он вынул чистый бланк. — Овчинникова Женевьева Александровна, год рождения?
— 1939-й.
— Адрес?
— Москва, Ленинский проспект, сорок семь, квартира шестнадцать.
— Место работы?
— Агентство «Интурист».
— Подпишите, пожалуйста, здесь, что осведомлены об ответственности, согласно УК РСФСР, за дачу ложных показаний.
Она подписала.
— Вы давно знакомы с Михайловым Виктором Михайловичем?
— Давно… Скоро два года. — И, словно предупреждая новый вопрос: — Он близкий мне человек.
— Вы осведомлены о характере его доходов?
— Что вы имеете в виду?
— Торговлю иконами.
— Он коллекционер, товарищ Люсин, а коллекционеры постоянно что-то выменивают, продают, покупают, но это не является для них заработком, поверьте! Я хорошо знаю Виктора и думаю, что этот случай единственный. Я сама уговорила его рассказать вам всю правду. Да мне и не пришлось его особенно уговаривать. Если бы не этот ваш приезд… он бы сам пришел к вам…
— Охотно верю. После нашего с ним знакомства в гостинице «Россия» безусловно следовало прийти к такому решению. Но до этого! Вы помните, что было до?.. Вы как раз сидели у меня, когда мне позвонили, что какой-то человек спрашивает иностранца. Вспоминаете? Я сам вам могу сказать, к каким выводам пришли вы с Михайловым, так сказать, по первому варианту. Вы решили умолчать, а если удастся, даже запутать следствие, потому что были уверены в собственной безопасности. Надеялись, что мы не узнаем, откуда эта икона.
— Это не так, — все еще глядя прямо в глаза, покачала она головой. — Допускаю, хотя на самом деле все обстояло не так просто, но допускаю, что в отношении меня ваши обвинения справедливы. Но он здесь совершенно не виноват! Совершенно! Мы же не сговаривались с ним. Понимаете? Мы вообще не виделись до того случая в гостинице. Иначе зачем было ему приходить туда? Специально, чтоб навести вас на след?
«Совершенно резонно! Ах я дурак!.. — Люсин был раздосадован тем, что позволил себе увлечься и выпустил из рук нить допроса. — Непростительно! Надо немедленно что-то придумать, иначе инициатива будет потеряна и мое эффектное появление пойдет насмарку».
— К этому я и хотел вас подвести, — улыбнулся он. — Как вы думаете, зачем он пришел в гостиницу?
«Господи, что это сегодня со мной?! Я же забыл задать этот вопрос ему! Не напомни она, я бы вообще, наверное, выпустил это из виду! Во килька какая…»
— Виктор рассказывал мне, что иностранец очень интересовался старинной мебелью, он действительно интересовался, спрашивал, нет ли у кого знакомых торговцев. Конечно, он имел в виду не торговцев, а таких, как Виктор, коллекционеров… Виктор пообещал разузнать, разузнал, конечно, и, одним словом, нашел такого старичка. С этим и пришел он в гостиницу, чтобы отвести иностранца к старичку или же дать его адрес. Ясно?
— В общих чертах… А незаконность, неэтичность подобных операций его не смущали?
— Он, товарищ Люсин — я о Викторе говорю, — несколько не от мира сего. Мне кажется, что он видел в этом человеке не столько иностранца, сколько коллекционера. Понимаете?
— Нет, — жестко сказал он. — Этого я понять не могу… Кстати, этот изысканный, прекрасно говорящий по-русски джентльмен в недавнем прошлом был судим на своей родине как фашистский прихвостень… Это, так сказать, для общего сведения.
— Ой! — Она прижала ладони к щекам.
— Почему Михайлов просто не позвонил по телефону?
— Не знаю. Это уж вы у него спросите. Может, близко в этот момент находился, а может, номер забыл…
— Значит, вы говорите, что с того момента, как увидели икону, до того, как Михайлов пришел в гостиницу, вы не виделись с ним?
— Ну конечно!
— Почему? Разве не естественней было бы предупредить друга о грозящей ему опасности? Или, скажем, потребовать у него объяснений? Ведь вы же не знали, что он собирался продать икону?
— Не знала. Но…
— Вот видите! Но вы почему-то предпочли выжидать. Почему?
— Я тут же поехала к Виктору — у него, к сожалению, нет телефона, — но не застала его дома.
— Во сколько это было?
— Не помню точно… Вечером где-то, часов около семи.
«Он сказал, что принимал в это время попа…»
— Соседа тоже не оказалось?
— Нет, он был дома. Он сказал, что Виктор пошел провожать какого-то священника. Я не стала ждать — ведь иди знай, что он отправится завтра в гостиницу! — и поехала домой. Утром была занята на работе, меня постоянно куда-то вызывали, минуты на месте посидеть не пришлось, потом была встреча с вами.
— На которой вы сделали все, чтобы запутать истину.
— Да. Но он об этом не мог знать…
— Почему вы не попросили Льва Минеевича передать Виктору, что он вам очень нужен?
— Я попросила.
«Прекрасно! Это легко проверить».
— А он?
— Обещал передать. Но Виктор вернулся в тот день поздно, старик уже спал, а утром, наверное, забыл… Если бы я только знала, что у нас так мало времени! Но кто мог подумать, что вы так быстро…
— Да, я понимаю вас, — кивнул Люсин, — не приди тогда Виктор в гостиницу, вы бы успели обо всем договориться и истина никогда бы не выплыла наружу.
Она молча кивнула. Красиво очерченные нервные ноздри ее дрогнули, словно она вот-вот собиралась расплакаться.
— Я не думала, что все так серьезно… Мне казалось, что погоня за этой иконой только собьет вас с правильного пути. Иначе бы я все вам рассказала еще в тот раз, честное слово! Я-то ведь знала, что Виктор не имеет никакого отношения к этому исчезновению.
— Как иностранец познакомился с Михайловым?