В самостоятельный раздел были выделены расходы по фрахту. Канцлер не вчера народился на свет и не хуже других знал о том, что судовладельцы неуклонно вздувают расценки. Если еще десять лет назад транспорт из Дувра в Кале на тридцати девяти кораблях обходился в двести фунтов стерлингов, то ныне провоз такого же по численности отряда в пятьсот солдат и тысячу двести лошадей обещал потянуть в полтора раза дороже.
Не было таких денег в казне ни на пушки, ни на суда. Попытка удержать цены на прежнем уровне (два шиллинга с всадника и шесть пенсов с пехотинца) лопнула еще в прошлом царствовании. Все вокруг дорожало: шерсть, зерно, рабочие руки. Глупо было бы ожидать, что судовладельцы станут действовать себе в убыток. Тем более что на одних и тех же кораблях перевозили и армию, и товар.
Вялая, прерываемая сонным забытьем мысль, совершив полный круг, вернулась к исходным началам: деньги, налог. Вновь пререкаться по этому поводу с казначеем не имело смысла. Седбери заранее знал все, что скажет или только подумает скользкий госпитальер.
Отчет Томаса Бамптона о событиях в городке Брентвуд, доставленный придворным скороходом, пал, таким образом, на вполне подготовленную почву. Из велеречивых излияний по поводу имевшего место столкновения канцлер твердо усвоил две истины: «эти», как он привык называть народ, не платят, а комиссар просто-напросто струсил. Нечего сказать, достойных людишек подбирает себе в помощники лорд-казначей! Солсбери был полностью прав, выступая на Королевском совете. Государственный механизм определенно разладился. При таком отношении к приказам свыше не то что на армию, на собственную канцелярию скоро денег не наскребешь.
Симон Седбери с отвращением задвинул адмиралтейские бумаги в самый дальний угол. Наконец-то можно было выбросить из головы эти дурацкие пятикамерные орудия. Словно без них Англия не просуществует и года. Сразу почувствовав облегчение, канцлер велел послать за главным судьей Белкнапом.
— Необходимо восстановить порядок и закон, — дал он твердый наказ, коротко обрисовав ситуацию. — Дело, на мой взгляд, довольно обыденное, сэр Роберт. Ну придется, конечно, для острастки вздернуть зачинщиков… Одного, двоих — это уж как получится. Главное, чтобы смутьяны утихомирились и поскорее погасили задолженность.
Роберт Белкнап послушно откланялся и, сопровождаемый чиновниками и отрядом алебардистов, без промедления выступил по большой дороге на Уолсингем, берущей начало от восточных ворот Сити. Поход обещал быть коротким и не слишком обременительным. Алебардистов эскортировала довольно хорошенькая маркитантка, а молодые люди, уже побывавшие в Брентвуде с комиссаром, на все лады высмеивали мужланов с побережья. Выходило очень смешно.
Второго июня, то есть уже на следующий день, воины под барабанную дробь и заунывный вой волынок вступили в мятежный город. У придорожного распятия их встретила стая гогочущих гусей, которых пас малолетний оборвыш. Главный судья Общей скамьи, ожидавший увидеть растревоженный улей, был приятно разочарован. Городок выглядел до тошноты тихим, почти вымершим. И он сам, и все в нем казалось настолько обыденным, заурядным, что зевота сводила скулы. Церквушка нормандских времен, покосившийся столб со святым покровителем, глинобитные дома, изукрашенные пересечением балок, да сонные улочки, сходившиеся к площади, где в пыли и соломе возились беспризорные свиньи. Вот и весь Брентвуд. Не верилось, что тут могли разыграться такие страсти. Но клерки подтвердили: да, на этом самом месте.
— Дикари, — покачал головой судья, переключив внимание на свиней. — Нет на них нашего славного мэра! — он невольно улыбнулся. — Только б они и видели своих чушек…
И в самом деле. Согласно закону, первый встречный мог подстрелить и оставить в свою пользу гуляющее без присмотра животное. Несмотря на то что владельцу предоставлялось преимущественное право откупа за четыре шиллинга, эта разумная мера живо очистила лондонские улицы. По крайней мере от свиней, беспристрастно отметил судья, потому что кучи навоза и гниющих отбросов остались в первозданной целости.
Решив действовать с разумной осмотрительностью, сэр Роберт занял пустующее помещение общинного совета, расставил посты и послал за присяжными, чтобы, не привлекая внимания, выявить зачинщиков смуты. Дабы усыпить бдительность обывателей, он скрыл истинную причину своего прибытия под благовидным предлогом разбора тяжб. Точнее — проверки решений, вынесенных по ним коронным судьей.
Таких дел оказалось всего два. По первому к суду привлекался некий Уилфрид Смит, отказавшийся от работы в маноре рыцаря Роджера де Буи. В свое оправдание ответчик заявил, что он держит землю от лондонского епископа. Коронный судья отвел возражение на том основании, что Смит является держателем всего лишь шести акров, за которые полагается отработка шести повинностей, а это нельзя посчитать достаточным занятием. По мнению судьи, краткосрочная работа на неделю, от силы на две, не давала права считаться работающим. На это юристы со стороны ответчика выдвинули веский довод о разновременности отработок, которые могут растянуться на целый год. Ведь ответчик обязан исполнять повинности не в какой-либо определенный срок, а лишь тогда, когда это угодно его сеньору. Поступив в рабочие к истцу, он тем самым неизбежно ущемит интересы своего землевладетеля. Ссылаясь на ничтожность отработного ценза, коронный судья отстаивал свое толкование. В поведении ответчика он усмотрел попытку увильнуть от настоящей работы и потребовал вынести соответствующее решение.
«С точки зрения сеньориального права судья совершил ошибку, — констатировал сэр Роберт. — «Статут о рабочих» издан для пользы сеньоров, дабы они не ощущали недостатка в слугах. Ради обеспечения необходимых служб владелец манора сдает часть своей земли, и если арендатор исполняет все требуемые службы, то он вполне занят и не подлежит принудительному трудоустройству. Однако закон должен быть выше любых интересов, в том числа и феодальных. При всем желании мне не в чем упрекнуть коллегу. Вопреки букве он следует духу закона».
Другая тяжба имела быть между брентвудским приходским священником и Джоном эт Ли. Священник предъявил капеллану иск после того, как тот в нарушение заключенного договора оставил, причем без достаточных оснований, место. Ответчик возразил, что вовсе не нанимался служить капелланом и сенешалем одновременно. Более того, он настаивал на безусловном праве единолично распоряжаться своей судьбой. «Я не работник и не ремесленник, которых одних имеет в виду статут. Но слуга божий, стоящий на совершенно иной ступени, — заявил он. — Работники, если они сильны и здоровы, могут трудиться ежедневно, я же, отдавая отчет лишь одному богу и собственной совести, сам решаю, когда следует петь службу. Если душа неспокойна, то капеллан не только смеет, но и обязан сделать перерыв. На день, на неделю, на месяц. Он может вообще покинуть приход и отправиться на поиски истины». — «Какой такой истины? — возражал истец, — В отличие от капеллана, у приходского священника гораздо больше обязанностей перед господом и паствой. Кроме пения он должен служить мессу и отправлять таинства. Со всем этим настоятель прихода никак не способен управиться в одиночку. Для того-то он и нанимает себе в помощники капелланов. Чем же отличаются эти наемные служители от обычных работников? Ничем! Следовательно, они полностью подпадают под рабочий статут».
Сэр Роберт не без удовольствия ознакомился и с этим, весьма необычным, делом, в котором зорко разглядел зерно далеко идущего юридического прецедента. По счастью, у прямолинейного и, надо полагать, достаточно жесткого судьи хватило ума решить дело в пользу ответчика. «Конечно же, «Статут о рабочих» не имеет в виду капелланов, — целиком и полностью согласился Роберт Белкнап. — Можно лишь сожалеть, что находятся люди, готовые довести до абсурда даже самый разумный закон. Внешне они как будто бы со всей рьяностью встают на защиту власти от малейших посягательств, но на поверку их кипучая деятельность сеет в народе ярость и возмущение».
За привычными хитросплетениями юриспруденции незаметно отступила на задний план главная и единственная забота, принудившая сэра Роберта нагрянуть в эссексское захолустье. И только приход встревоженных присяжных вернул его к рутинным обязанностям. Почтенные горожане вели себя далеко не одинаково. Одни на вопрос о закоперщиках притворились абсолютно несведущими и хранили настороженное молчание, другие, напротив, с величайшей охотой дали необходимые показания. Искусно построив перекрестный допрос, судья Белкнап довольно скоро сумел восстановить истинную картину. Нужные имена возникали как бы сами собой, в ходе доверительных разговоров, где заковыристые ловушки перемежались лестью и недвусмысленными угрозами. Каждое слово немедленно заносилось в протокол. Клерки, не поднимая головы, скрипели перьями.