Благодарно лобызая мозаичную смальту, Ричард распростерся на шахматных изразцах. Вот тут он и будет, когда дух, подобно мотыльку, покинет тесную кризалиду. [104]
Вспомнился слышанный в детстве рассказ про какого-то короля, который велел упрятать в сундук умирающего слугу. Когда бедняга затих, любознательный сюзерен повернул ключ и откинул крышку. На дне лежало скрюченное посиневшее тело. Душа улетучилась. Ричарду доводилось присутствовать при казнях и пытках. По-разному умирали люди. Но никогда он не видел, чтобы над растерзанной плотью хоть однажды взвихрился или хотя бы сморщился воздух и потек горячими слоями, как над пустошью вересковой, где садится в знойном тумане огромный солнечный шар. Преходящее существование теряло смысл без надежды на вечность. «Мы были такими, как вы, — днем и ночью стучатся в дверь мертвые кости. — Вы будете такими, как мы». Зачем страдания и утраты, бесцельная погоня, вожделение, суета? Хозяин земли сам превращается в землю. Ничего не надо жалеть. Беззаветная вера — вот единственный путь к спасению. Праведные дела, покаяние и молитвы. От Pater noster до Credo.
Пробыв около часа в молитвенном сосредоточении, король уединился с затворником, славящимся провидческим даром. Схимник, облаченный в грубую власяницу, говорил о вещах малопонятных и страшных, перемежая рассказ выдержками из Священного писания. Он долго распространялся насчет каких-то источников и камней, поминая пречистую деву. Далее последовал беглый экскурс в историю англов со ссылками на короля Артура и Эдуарда Исповедника. Из всей этой чудовищной мешанины в памяти осталось вскользь брошенное упоминание о Темзе, которая потечет кровью.
Под влиянием вставшей перед внутренним оком картины вновь пробудилось гложущее беспокойство. Все опять сосредоточилось на предстоящем испытании. Померкли краски, увяли ростки надежды, нахлынула муторная, всепоглощающая тоска. Голая келья с охапкой соломы сразу стала омерзительной. Бубнящий над ухом благостно-поучительный голосок вызывал раздражение. Оно поднималось откуда-то из склепа, укрытого плитами пола, и, поламывая суставы, разливалось тошнотворной изжогой.
Стиснув зубы и сжав кулачки, слушал король бессвязные речи. «Вот сейчас я встану, — убеждал он себя, — встану и удалюсь, едва обнаружится малейшая пауза». Но схимник все тянул на одной заунывной ноте, и король принуждал себя делать вид, что слушает. Терпеливо ожидая конца своей незаслуженной муки, он сжался, как обреченный на заклание агнец, и не смел пошевелиться. А затворник знай себе плел обморочную паутину:
— …И тогда послал святой Эдуард Исповедник вепря с клыками, как два острых меча, и выгнал его прямо на тропу, где уже натягивал лук коварный охотник. Вепрь напал на него сзади, вонзив клыки, и тот охотник упал, обливаясь кровью. Лук дрогнул в его руке, и пущенная вполсилы стрела пролетела мимо, а благородный олень спокойно удалился в свое зеленое царство. Так мудро распорядился святой Эдуард, твой небесный заступник.
По тому, как умолк выворачивающий нутро голос, Ричард понял, что пытка кончилась и он может уйти. Не слыша себя, король вежливо поблагодарил подвижника, низко поклонился ему и поспешно выскользнул из душной кельи.
За дверью его уже дожидался предупредительный аббат. Свита и капитул собрались к обедне. Тень на солнечном циферблате подбиралась к полуденной черте.
Упав в высокое кресло, Ричард повертелся, прилаживаясь к подложенной подушечке, и закрыл глаза. Музыка, пение и четко отмеренные цезуры латинской молитвы действовали успокоительно.
Но не успел он прийти в себя, как где-то сзади захлопали двери, послышался топот бегущих ног и гневные возгласы, раскатившиеся дробью отраженного звука. Службу пришлось прервать, прелаты и лорды обеспокоенно завертелись на скамьях. Нервы и без того были натянуты, и каждому не терпелось узнать, что же случилось. Сохраняя полнейшую невозмутимость, король устало закрыл глаза. Он готов был примириться с чем угодно, лишь бы его оставили в покое.
Каменные плиты все отчетливее разносили эхо приближающихся шагов. Аббат нерешительно попятился от алтаря со святыми дарами и нетерпеливо прищелкнул пальцами. Но не успел молодой монашек с гладко выбритой макушкой, которому предназначался знак, проскочить мимо исповедальной кабинки, как все увидели вбежавших ремесленников. Не обращая внимания на знатных прихожан и даже не притронувшись к чаше у входа, они кинулись прямо к священному саркофагу. По всему было видно, что знали, где нужно искать. Обнаружив в одной из кабинок забившегося в уголок беглеца, живо вытолкнули его на всеобщее обозрение, а затем увели.
По рядам пролетела шелестящая волна страха и возмущения.
— Бедняга! — воскликнул Бомонт с несколько запоздалым гневом. — Вот увидите, изверги потащат его на Чипсайд!
Король даже не повернул головы, хотя, конечно, узнал маршала Имуорса, начальника стражи и коменданта главной тюрьмы. Тюрьма лежит в развалинах, а маршалу скоро отрубят голову. Впрочем, как знать, вполне вероятно, что он, Ричард, умрет еще раньше. И он навсегда забыл Имуорса, которого тоже звали Ричардом.
— Дурной знак, — пробормотал граф Арондел.
— Замолчи, милорд, или одному из нас придется умереть, — тихо предостерег Солсбери.
— Я готов. — Граф схватился за меч. — Пора действовать, и немедленно, иначе будет потеряно все, ради чего стоит жить!.. — незаметно для себя он возвысил голос до крика. — Признайся, эрл, твой план трусливых оттяжек окончательно провалился!
— Напротив, он приносит плоды, и только слепой этого не видит! — Всегда выдержанный и строго корректный, Солсбери был вне себя от гнева.
— Образумьтесь, милорды, — вмешался Арондел-епископ. — Нашли где ссориться и когда!
Дневной распорядок был исчерпан до донышка.
Король преклонил колени, принимая последнее благословение, с трудом проглотил облатку.
— Пора ехать, — сказал Солсбери.
Уот Тайлер уже неторопливо трусил вдоль Чипсайда, направляясь в Смитфилд. Били фонтаны — шедевры водопроводного искусства. По широкой мостовой вдоль акведука торопливо сновали пугливые горожане. Рыночная площадь, Молочная и Хлебная улицы, как всегда в это время, были запружены озабоченным людом. Но не слышно было шумных приветствий, не видно улыбок. За два дня, всего за два долгих дня и две бессонные ночи, в настроении города произошел перелом. Даже преданные союзники, вроде Хорна и мастеров-ткачей, отшатнулись от новой власти. Потому так замкнуты, а то и откровенно враждебны были лица жителей Сити. Они готовы были примириться не только с Гонтом, но с самим дьяволом, лишь бы поскорее спровадить пришельцев. На углу Треднидл-стрит конных повстанцев окружила кучка молодых подмастерьев.
— Будь осторожен, Джон Правдивый, — предупредил рослый бородач в кожаном переднике. — Уолуорс затевает нехорошее. Слыхал я, что до света из Сити к Варфоломею Великому прошли вооруженные люди.
— Они натравливают на твоих парней купеческих сынков и пьяную шваль, которую собирают по кабакам, — сообщил огненно-рыжий ирландец, обвешанный мотками стальной проволоки.
— Я сам видел, как их покупали в «Таверне дьявола», — подал голос темнолицый стекольщик. — Старшина рыбников ставил эль, а на дне уже лежал пенс.
— И никто не подавился? — Тайлер с улыбкой похлопал стекольщика по плечу. — Спасибо, братья. Я буду начеку.
— Если они посмеют сотворить подлость, мы спалим город! — крикнул кто-то из молодежи.