Учитывая потери при переводе со старопровансальского и присущую Нотр-Даму нарочитую затемненность, можно было заключить, что Франции — пророк страдал за родную страну — грозит нечто вроде ядерной зимы. Связано ли это с появлением «злого пламени», оставалось гадать на кофейной гуще. Но «будет, как живой мертвец» — впечатляло. Холодок пробежал по спине: «эффект зомби».
Поднаторевшие на средневековых энигмах эксперты-толкователи разошлись во мнениях, как по поводу «племянничка», так и насчет хронологической привязки катрена. Зато политологи дали такую волю фантазии, что дух захватывало.
Один приурочил исполнение предсказания к 1917 году. В его больной голове «племянничек» ассоциировался с Владимиром Лениным. Не прямой, видите ли, наследник Керенского, а значит — племянник. Семантическое зерно, надо отдать справедливость, присутствовало: «Всегда наследует не сын, а племянник». Такая максима существует и, вполне возможно, была в ходу и в шестнадцатом веке. Преемника, который действует наперекор предшественнику, бесспорно, можно назвать «племянником». Не мудрено, что другой «знаток», тоже со сдвигом, усмотрел сходство с Михаилом Сергеевичем Горбачевым. Определенно «племянничек»! Хоть от Сталина считай, хоть от Андропова с Черненко. Тут же в пандан «страна божественного храма» и это, убийственное: «посеет всюду он обманчивый соблазн свободы».
Ох, уж эти любители исторических пасьянсов. Все-то у них сходится. Какое это имеет отношение к схватке кометы с Юпитером? А никакого!
«На обманчивый огонек неведомого первыми слетаются шарлатаны», — отчеканилась максима Питера Джонсона, но ей не суждено было обогатить мировую литературу.
Позвонил Реджинальд ван Аллен.
— У меня дурные вести: исчез Патанджали, то бишь Мунилана.
— Как это — исчез?! — задохнулся Джонсон. — Что значит — исчез?
— Я еще не успел связаться с «Октоподом», как меня вызвал Вейден. Утром он, как обычно, совершал обход и, понятно, заглянул в палату Муниланы — его там не было. Обыскали все здание, обшарили парк и прилегающие окрестности — никаких следов.
— Вы понимаете, что говорите? — Джонсон едва сдерживался. — Он что — растворился в воздухе? Дематериализовался? Куда смотрела охрана?
— Опросили каждого: никто не видел.
— А камеры? Или вы отключаете их на ночь?
— Камеры работали в обычном режиме. Мунилана не зафиксирован. Вейден лично прокрутил видеокассеты.
— Такого просто не может быть, — скрипя зубами, процедил Джонсон, но про себя уже знал: может. — Почему вы молчите?
— Что я еще могу сказать, Пит? Ничего другого не остается, как признать, что мы вновь столкнулись с проявлением силы, которая выше человеческого разумения.
— Хорошо сказано, Реджи, поздравляю. Вы намекаете, что все мы стали жертвой иллюзии, и не было никакого Муниланы? Не иначе, он послал вместо себя нирманический облик. Вы случайно не ударились в буддизм, мой бедный Реджи?
— Иронизируйте сколько угодно, — в голосе ван Аллена прозвучал упрек. — Я сам огорчен безмерно, но приходится считаться с фактами.
— Аппаратуру проверили?
— Сразу же. Ни намека на вирус… Кстати, пресса возобновила осаду.
— Я думаю! И это еще цветочки. Что ж, спасибо за звонок, Реджи. Если неприятность стоит у порога, лучше знать, чем оставаться в неведении. И вообще, как говаривал Панглос, все к лучшему в этом лучшем из миров.
— Лично я согласен лишь с последней частью сентенции. Из всех известных планет — эта подходит мне больше всего.
— Будем надеяться, что вы не перемените мнения… после двадцать второго июля. Уже получили свои газеты?
— Наверное, валяются на газоне.
— Так сходите за ними, дружище, сходите. — Джонсон еще не дал отбоя, как заныл приглушенный зуммер и замигала лампочка на втором аппарате. — Одну минуту, — сказал, прижимая трубку к другому уху. — Всего доброго, Реджи. Я вам еще позвоню… Да?
— Я не очень помешала, Пит? — с полуслова узнал он характерные обертоны Глэдис.
— Наконец-то! А то я уже начал беспокоиться. Надеюсь, ничего не случилось?
— Зависит от точки зрения… нет, ничего особенного. Нам надо увидеться.