Пятиметровая толща бетона и двадцать пять сантиметров свинца надежно защищали подземное помещение от посторонних воздействий. Борцов прозвал его «гробницей», а капсулу — «саркофагом». Последнее название привилось и даже стало употребляться в официальных отчетах.
«Урок в картинках»[82] впечатывался в мозговые структуры синхронно с определенными фазами сна. Продолжительность и частота информационных инъекций определялась физиологическими особенностями, нервной ритмикой и психологической установкой испытателя. Английское слово tester[83] не понравилось Ратмиру, и он нарек себя «гипнонавтом». Кроме него, в группу подготовки входило еще восемь человек, но «тестеры» практически не общались между собой: не хватало времени. Рабочий день был расписан по минутам. Единственное, чего недоставало в графике, так это слова «подъем». Спать разрешалось сколько угодно, потому что основная нагрузка приходилась на сон. Чем чаще в течение ночи повторялась парадоксальная фаза, тем больший объем материала удавалось внедрить. Лингвистика, включая сами языки — живые и мертвые, — знаковые системы, символы, музыка, индийские мантры — эти и примыкающие к ним дисциплины составляли ядро основного пакета знаний.
Он был рассчитан на двенадцать недель. Борцову, работавшему по специальной программе, отвели всего пять. После привычного собеседования его освободили от занятий по истории, сравнительному религиоведению, философии и математике, проходивших в дневные часы. Это позволяло высвободить время для чтения и коротких прогулок, но никак не облегчало ночных накачиваний. Тем более, что на первых порах они сопровождались частыми побудками. Так постигалось интуитивное искусство власти над сновидением. На пятую ночь он научился воспринимать не только звуковую, но и визуальную информацию. Лазерный луч проецировал изображение, минуя закрытые глаза, прямо в мозг, благодаря сложным волновым преобразованиям.
Закрепление производилось сразу по пробуждении. Подробно анализировалась каждая деталь снов, их последовательность и цветовые гаммы. Затем следовали тесты, помогавшие определить процент усвояемости. Для индо-европейских языков оптимальная величина составляла 15, для прочих — 7, для таких, как китайский, аккадский или древнеегипетский — 5. Чем выше поднимался коэффициент, тем интенсивнее была последующая нагрузка. Ключевые слова и знаки повторялись от раза к разу. После десятого урока следовал промежуточный экзамен. Оценки не выставлялись, но складывалось определенное мнение. «Тестер» мог и забыть уроки прошедших ночей, но они почти в полном объеме вспоминались на следующую, когда посылалась закодированная волна.
Набрав высший балл в группе, Ратмир на неделю раньше был допущен к испытанию на компьютере. Подготовки не предполагалось. Компьютер, запрограммированный по методу Монте-Карло, оперировал случайными числами, а массив данных во много раз превышал информационную емкость бодрствующего мозга. Нечего было и думать наверстать упущенное за одну ночь, как бывало в студенческие годы. Испытывалась не столько память, сколько скрытые возможности «Сверх-Я», спящего при дневном свете. Способность оперировать множествами и улавливать связь между словами и символами оценивалась по стобальной шкале. Обладая IQ[84] выше ста восьмидесяти, Борцов мог надеяться набрать по меньшей мере шестьдесят очков. Но скорость реакции, а она порой оказывалась замедленной, могла основательно подпортить итоговый результат.
Не считая дня приезда, впервые за четыре недели Ратмиру предстояло уснуть на обычной постели. Проснуться от лучей, бьющих сквозь жалюзи, от птичьего гомона, от удара кокоса о землю — вообще проснуться без всяких причин. И лежать, лениво потягиваясь, сколько влезет. И зевать, вместо того, чтобы шептать в микрофон. И вспоминать все, что угодно, но только не треклятые сны.
Он вышел на веранду и остановился у прислоненной к балке плавательной доски. Еще в полную силу сияла на Востоке Луна и Венера переливалась над невидимым горизонтом. Ночные цветы гибискуса лоснились восковой белизной, и стрекотали цикады, и гул Священного водопада вторил пассажам прибоя.