Я не успел заметить, как исчезли боги на подиуме и сгинул в небытие сверлящий очами Аргус на хорах. Одна Исида осталась в подземном храме, где пол, как шахматную доску, покрывали квадраты черного и белого мрамора.
— Я рада, что ты не забыл назвать меня — мать золотого младенца Гора, — молвила Владычица, взяв мою руку тонкой своей рукой. — Хвалю, что не убоялся явиться в Чертог Обеих Правд женской тенью. Мужчина и женщина — одно. Нет мужчины без женщин, как женщины нет без мужчины. Тронутая твоими мольбами, Луций, я решила тебе помочь. Пойдем со мной.
— Но я не Луций, Великая Мать! Я не Луций!
— Какая разница? Луций — не Луций… Был Луцием или не был. Женщины, которых любил ты, отдали тебя под мое покровительство. Я видела тебя в Теночтитлане и Мохе дари де, где стою Кибелой, и никто не вспоминает моих прежних имен. Ты приходил и вспоминал в своем сердце, и мысль твоя питала мой хладный мрамор. И в Альба Лонге ты забрел на пустырь, где было мое святилище, и в Сикании, и в Элладе искал мой след. Я не забыла об этом. Это я позвала тебя в Кемт[93].
Я покорно следовал, ведомый за руку, и браслеты тонко позванивали на точеном запястье богини. Мы оставили позади Чертог Обеих Маат, но подземные залы все раскрывали и раскрывали перед нами необозримые пустые пространства. Менялись базы и капители колонн. Вместо лотоса и папируса появлялись то звери, вроде крылатых быков, то листья аканта. Иногда это были драконы и змеи, иногда пантеры и львы. Кто только не подпирал свод преисподней: овны с рогами, закрученными спиралью, орлы и цапли, сирены с женской грудью, мускулистые атланты, обнаженные нифы, даже чешуйчатые рыбы с бородатыми лицами вавилонских царей.
По мере продолжения нашего путешествия, напоминавшего экскурсию по музеям, из которых вынесли все экспонаты, преображался и облик моей божественной проводницы.
В зале — он оказался последним, — где уже не было колонн, и только корни деревьев, пронзив потолок и земную твердь, врастали в шахматный пол, она предстала в грозном обличье трехглавой Гекаты. Шестирукая, в греческом пеплуме увлекла меня во мрак первозданного хаоса, освещая дорогу двумя факелами, полыхающими зеленым огнем. Я не заметил, когда она выпустила мою руку, онемевшую холодом камня. Ее сильные длани сжимали меч, копье и ловчий аркан, лишь одна оставалась свободной — та, что вела меня прежде.
Повелительница теней, матерь волшебства и заклинаний, стояла теперь предо мной во всей прелести зрелой женственности, загадочная, обворожительная, наводящая ужас.
— Ты узнаешь меня, Луций?
— Узнаю тебя, дочь Деметры и Зевса. Ты — Артемида в небе, Персефона в Тартаре, Геката на грешной земле. Где мы, Царица волхвований?
— У преддверий Аида, маленький Орфей. Ты сумел разгадать тайну Единого и должен знать, что нет ни Дуата, ни Шеола, ни Тартара. Ад един во множестве своих подобий, как едино небо. Но и ада нет, как нет земли и неба: Мир, как боги, един во множестве проявлений. Знаю, о чем ты хочешь просить меня, Персефону, но не ищи тень в сонме теней. Возвращайся назад и помни Исиду.
И вновь я летел через ночь в просторы Вселенной. И вновь искал среди пылающих солнц, где нет ни верха, ни низа, крошечную голубую звезду, проклятую и благословенную — единственную.
Джонсон и Вейден неотрывно следили за лежащим в капсуле Борцовым. Изображение, размноженное восьмью экранами, сопровождалось бегущими апериодическими всплесками совпадающх гребней. Монотонным голосом Ратмир повествовал обо всем, что видел и чувствовал в своем заколдованном сне. Тембр и высота звука всякий раз изменялись, когда внутренний монолог перетекал в диалог и как бы выплескивался наружу. Перевоплощение оказывалось настолько полным, что начинало казаться, будто и в самом деле звучат совершенно различные голоса — мужские и женские.
— Совпадения пошли чаще, — подавшись вперед, прищурился Вейден. — Он почти попадает в дыру. Если бы он только постарался!
— Если бы!.. Он не властен там над собой. Неужели ты не видишь, что он все время ищет? Это выше его, им движет одно стремление: во что бы то ни стало найти!
— Кого найти, Пит? — не понял Вейден, укрупняя план. — Посмотри, какие пошли волны!
— Ее он ищет, Рогир, ее. И в этом все дело.
— Все хорошо, Тим, — Вейден наклонился к микрофону. — У вас получается, — он старался выдержать уверенный и спокойный тон. — Получается… Сейчас вечер, Тим, вечер двадцать второго июля тысяча девятьсот девяносто четвертого года, самый обычный вечер… Подумайте о завтрашнем утре, Тим, о завтрашнем дне… Вглядитесь в него, найдите примету времени. Дальше, Тим, дальше… Вперед! Что происходит в мире? У вас дома, в Москве? В Уорчестере? В Мехико? В Сараево? В Газе? В ООН, Тим, в ООН? Приметы, приметы… Речи ораторов, газетные заголовки… Происшествия… Тайфуны, землетрясенья, аварии…
93
Теночтитлан — Мехико