Спохватившись, что его костюм понес изрядный урон, Джонсон взглянул на часы и поспешил возвратиться. Войдя в спальню, набрал номер горничной, попросил срочно вычистить пиджак и ботинки, затем скрылся в ванной, чтобы поскорее смыть въевшийся в поры инфернальный смрад сероводорода и нетопырей.
«О, бессмертный Иеронимус Босх!..» «Бессмертный? Бессмертный…»
Очередной сикх с железным запястьем и тщательно закрученными под тюрбаном концами усов и бороды проводил его на застекленную веранду. Как по волшебству, из-за лакированных ширм с видами Фудзиямы возникла Глэдис. В строгом вечернем платье из черного шифона, с крылатым скарабеем из лазурита. Тяжелая пектораль искусно прикрывала возрастные изъяны. Как всегда, ее макияж был безукоризнен, может быть, лишь чуточку более ярок, чем нужно. Она выглядела великолепно: лет на сорок пять — пятьдесят, если не слишком присматриваться.
— Рада видеть вас, Пит, — поправив браслет, она протянула тонкую темную от загара руку. — Как добрались?
— Великолепно, Глэдис. Надеюсь, все у вас хорошо?
— Превосходно, — плавным жестом она пригласила его пройти к хромированной стейке, где под серебряными крышками томились экзотические яства. Скупое пламя газовых горелок тысячекратно множилось в оплетенных вьющимися розами зеркальных колоннах. Вдохнув аромат кушаний, Джонсон почувствовал, что изрядно проголодался. С несколько нарочитой галантностью он пропустил вперед даму, выбрал подходящую случаю чашку для супа, пару подогретых тарелок и решительно поднял крышку. Как и Глэдис, он придерживался, впрочем не слишком последовательно, вегетарианской диеты. Поэтому без долгих размышлений выбрал луковый суп, наложил побольше зеленого салата и полную тарелку умопомрачительного варева из побегов бамбука, лотосовых стеблей, каких-то грибов и орехов. Залитые густым жирным соусом крохотные морковочки и такие же миниатюрные початки кукурузы, густо перемешанные с зелеными соцветиями брюссельской капусты и ломтиками ананаса, тоже оказались весьма кстати.
— Возьмите немного макадамии, — посоветовала Глэдис. — Лично у меня от жадности сводит скулы.
Джонсон зачерпнул полную ложку белых ореховых шариков, густо облепленных зелеными почками каперсов, семенами кунжута и еще каким-то глянцевочерными и фиолетовыми.
— Калории вас не волнуют? — поинтересовался он, увенчав дымящийся террикон фаршированным артишоком.
— По-моему, это больше ваша забота… В теннис играете?
— Предпочитаю гольф.
— Добавьте к рису морской капусты, — она положила в его чашку ломкую слюдяную пластинку прессованных водорослей. — Теперь в самый раз. Кто прикончит первым, получит приз.
— Я не только выиграю, но и наведаюсь сюда еще не один раз.
— Посмотрим!
— А что за приз?
— Увидим!
Обмениваясь дружескими шутками и веселыми междометиями, они водрузили свои изрядно отягощенные подносы на необъятный стол, накрытый на две персоны. Белоснежную скатерть окаймляла россыпь лепестков плумерии, жасмина и нежно-бордовой крапчатой орхидеи. Такой же цветочный венок окружал серебряный канделябр посредине. Как мотылек над клумбой, трепетал огонек единственной свечи.
— Сядем рядом? — Глэдис перенесла свой прибор на другой конец стола и устроилась сбоку от Джонсона. — Хочешь сока гуавы? — она потянулась к обложенному кубиками льда графину. — Или лучше пэшен-фрут?
Джонсон не был склонен к иллюзиям. Ее откровенное дружелюбие не снимало внутренней напряженности. Миссис фон Лауэ играла роль радушной хозяйки, не более. Испанцам, как, кстати, и шведам, вообще свойственно обращаться на ты к малознакомым, а то и вовсе чужим людям. Весь вопрос в том, была ли она испанкой? Или шведкой? Шведкой наверняка нет, ибо Джонсон не слышал от нее ни единого шведского слова, тогда как испанские ласкательные эпитеты составляли непременную компоненту ее лексикона. Когда она устраивала выволочку секретарше или распекала проштрафившегося клерка, сага, querido amigo[28] и прочее так и сыпались с языка. Скрывая беспощадный, холодный ум, она играла темпераментную, эмоциональную женщину, способную мгновенно воспламениться гневом и тут же остыть. Ей нравилось выглядеть именно такой в глазах подчиненных. Но с теми, кто мешал или не приносил пользы, она расставалась немедленно и без каких бы то ни было объяснений.