— Мой верный Пью. Кра-а-савец!
Полюбовавшись чавкающим хамелеоном, Хейджберн перевел взгляд на хозяина. Эрик Ли почти не изменился за эти годы: короткая стрижка, непокорный хохолок на макушке и неизменная рубашка в клетку. Разве что вытянулся изрядно и нарастил кадык. Что ж, именно из таких и вылупливаются нобелевские лауреаты.
— Ты по-прежнему в университете?
— А ты… что поделываешь? — кивнул Эрик.
— Так, конструирую кое-какие штучки… Нет, физику я не бросил. Напротив, она меня здорово выручает. Зато с математикой, как и прежде, не в ладах. По этой причине я и решился побеспокоить тебя. Помоги, Эрик.
— Ты думаешь, я сумею?
— Если не ты, то я уж и не знаю…
— Ты льстишь мне, Брюс. Притом я мало чего смыслю в технике.
— И не нужно. Основная загвоздка в теории.
— Что за прибор? — Эрик Ли водрузил на мольберт грифельную доску.
— Не в приборе суть, — поморщился Хейджберн. — Предположим, что это «черный ящик», излучающий на выходе широкий спектр частот. Каждая представляет собой бесконечную синусоидальную волну. Амплитуды и фазы этих волн находятся в таком соотношении, что при суммировании все волны гасят друг друга, за исключением малой доли секунды, равной продолжительности сигнала на входе… Ты следишь за моей мыслью?
— Пока все понятно, только в чем суть проблемы?
— Суть в том, что мне нужен фильтр, пропускающий только одну частоту и поглощающий все остальные.
— Не вижу препятствий.
— Я тоже, но прибор почему-то не работает.
— А как он должен работать?
Хейджберн вооружился осколком грифеля.
— Узкая полоса, прошедшая через фильтр, описывается бесконечной синусоидальной волной. Так?.. Поэтому поглощенная часть спектра теперь уже не сможет погасить прошедшую волну и…
— Насколько я понял, ты произвел фурье — разложение волны возбуждения? — постукивая грифелем, Ли изобразил математический ряд. — Так можно исследовать любую изменяющуюся во времени величину. На каких частотах ты хочешь работать?
— Точно не знаю. На разных.
— Мне плевать на твой, как я понимаю, секретный прибор. Пусть будет «черный ящик». Но я должен знать, чего ты хочешь. Какая полоса частот тебе нужна?
— Осцилляции вакуума, допустим.
— Ничего себе! — заинтересовался, наконец, Эрик. — И кто твой заказчик?
— Одна фирма, связанная с НАСА.
— Значит, затраты вас не слишком смущают?
— Не слишком.
— Тогда давай возьмем какой-нибудь конкретный пример. Любую волну. Допустим, свет или звук.
— Почему бы нет?.. Давай звук, если хочешь.
— Что произойдет, если поднести камертон к стреляющему ружью?
— Наверное, он будет вибрировать, поскольку выбирает из шума одну фурье — компоненту.
— Правильно. У тебя тот же принцип. Тебе приходилось сталкиваться с чем-то подобным?
— И не раз. Когда мы проводили опыты с водородом, камертон звучал секунд двадцать после экспериментального взрыва.
— Фосфоры сохраняют свечение еще дольше. Так?
— Достаточно взглянуть на приборы в кабине пилота. Тривиальная вещь.
— Не совсем, Брюс, не совсем… Давай-ка зайдем с другой стороны. Представь себе, что твой камертон начал звучать не после, а до экспериментального взрыва… Такое возможно?
— Разумеется, нет!.. А впрочем… Послушай, Эрик, ты совсем сбил меня с толку. Я не успеваю за твоей мыслью. Чувствую, что где-то кроется противоречие, но не пойму, в чем оно заключается.
— Имея время затухания порядка двадцати секунд, камертон должен был бы зазвучать за двадцать секунд до взрыва.
— Но это же нонсенс! Откуда камертон может «знать», какой окажется полоса частот?
— Вот ты и подумай над этим, Брюс, хорошенько. А сейчас, извини, мне некогда. Жду тебя завтра, ровно в восемь утра. Договорились? — Эрик буквально вытолкал новоявленного друга за дверь. Потом ему стало немного стыдно, но легкие угрызения совести поглотило нарастающее беспокойство, предчувствие чего-то очень значительного, что буквально стучалось в виски.
Пожалуй, именно в те минуты мучительного недоумения он и заподозрил, что между очевидным заблуждением Хейджберна и его, Эрика Ли, математическими потугами есть определенная связь. Он промучился всю ночь, но ничего путного так и не надумал, и почти обрадовался, когда минул условный час, а Хейджберн не появился. Проглотив чашку остывшего кофе, взял велосипед и ровно в восемь тридцать с чистой совестью поехал в университет. И не промахнулся. Идея кристаллизовалась, когда он сделал неожиданный пас в сторону и начал объяснять принцип комбинированной четности. Словно кто-то направлял его на истинный путь. Случайности складывались в закономерность. Брюс со своим «черным ящиком» нарушил принцип причинности. Камертон должен был бы завибрировать до взрыва лишь в том случае, если стрела времени направлена вспять: из будущего в прошлое. Чисто формально такая обратимость вытекала из СРТ — инвариантности.