— Это и есть взыскуемый тобою примитив. Вторая схема отражает конфигурацию тех же условных точек на плоскости. Многие формы их взаимной близости-отдаленности видны здесь яснее, чем на дендрограмме. Однако кое-что при перенесении дистанций в восемнадцатимерном пространстве на обычную плоскость чрезмерно упрощается и теряется. Например, расположение точек не передает близость базовых ориентаций избирателей «Яблока» и ДВР, столь хорошо различимых на дендрограмме. Поскольку итоги кластерного анализа в определении совокупной близости надежнее, на плоскости четко очерчена принадлежность точек кластерам в соответствии с их положением в пространстве всех рассматриваемых ответов на вопросы о социально-политических предпочтениях. Как видно из структуры дендрограммы, выделяются четыре типа партийных электоратов. Коммунистические и прокоммунистические отстоят от прочих, как расходящийся континент. Среди опрошенных это избиратели КПРФ и АП Р. Среди них вдвое, а то и втрое больше, чем у других, доля тех, кто положительно относится к возрождению социализма. Соответственно сторонников рыночных реформ, даже если это будут реформы с человеческим лицом, существенно меньше. Для этой братии ваши разглагольствования о демократии — пустой звук, вернее, раздражающий фактор, как красная тряпка для быка. Существенный момент: разрыв с прочими электоратами в этом пункте намного значительнее, чем в ответах на вопрос о поддержке экономических реформ.
— Очень важный вывод!
— Поехали дальше. Рассмотрим противостоящие коммунистам демократические электораты. В выборке к ним относятся голосующие за ДВР и «Яблоко». В этой категории выше, чем во всех иных, удельный вес поддерживающих ускорение экономических реформ и еще больше доля сочувствующих дальнейшей демократизации. Наоборот, люди, положительно оценивающие возрождение социализма, встречаются реже всего.
— Не думаю, что Гайдар с Явлинским найдут общий язык.
— Его найдут избиратели. Так получается… Третий конгломерат образуют умеренно-реформистские полудемократические силы. К ним примыкают избиратели, ориентирующиеся на поддержание существующей власти, на сохранение стабильности. Тут НДР, КРО, «Вперед, Россия!», «Женщины России», Партия самоуправления трудящихся. Их сторонники занимают промежуточное положение между коммунистами и демократами, теснее смыкаясь с последними в отношении к реформам и отдаляясь от них в оценке демократизации. В целом алгоритм их ответов ближе к демократам, чем к коммунистам. Ты теперь против красных, да, папа?
— Давай дальше.
— А что дальше? Свет кончается на националистах: ЛДПР и «Держава».
— А КРО?
— Как ни странно, но ориентации его избирателей оказались в своей многомерной совокупности ближе к настроениям умеренных реформистов и сторонников стабильности. Это как раз один из тех результатов, которые трудно обнаружить простым сопоставлением отдельных ответов.
— Сюрприз, однако.
— Не столь уж неожиданный. Попавшие в выборку избиратели отличаются от сторонников остальных партий главным образом тем, что среди них несравнимо выше процент тех, кто сочувствует идеям великодержавия и особых прав для русских. В остальных категориях призывы к национальному неравенству даже на словах одобряет лишь меньшинство. Что же касается предпочтений по остальным вопросам, националисты стоят между демократами и умеренными реформистами, с одной стороны, коммунистами и прокоммунистами — с другой. И хотя доля сторонников возрождения социализма у них заметней, чем у демократов и полудемократов, по совокупности ответов они больше отличаются от коммунистов, чем от умеренных и партии власти.
Наибольшее число избирателей склонны поддерживать либо лозунги коммунистического прошлого, либо относительно умеренные реформы и хоть какую-то стабильность. При этом получается, что и коммунистические, и умеренно реформистские ориентации характерны для более или менее одинаковых по численности слоев. При любых вариантах подсчета видно, что ни один тип социально-политических ориентаций не имеет явного преобладания.
— Значит, шансы все-таки есть? Примерно пятьдесят на пятьдесят?
— Ты, собственно, на кого ставишь? На своих или партию власти?
— О чем ты говоришь! — Александр Антонович разыграл праведное возмущение. — Я работаю в президентской администрации.
— Ладно, замнем для ясности. А выборы-то состоятся?
— Президент сказал «да», следовательно, нет почвы для дискуссий.
— Даже так? Ну, тебе виднее… Выводы устраивают?
— В принципе. Конечно, хотелось бы большей определенности, — Александр Антонович заставил себя улыбнуться. — Спасибо, сын. Работа отличная, но, сам понимаешь, возникают проблемы. Есть силы, которые заинтересованы в отсрочке выборов на год, если не на все два, — вынужденно признал он. — Фифти-фифти именно тот результат, что вызовет нарекания с обеих сторон. Докладывать будет трудно. Могу угодить под перекрестный огонь.
— И какая из сторон сильнее?
— Не берусь судить, но что одна ближе к президентскому уху, это точно.
— Так возьми и подыграй им. Точность опроса плюс-минус четыре процента, что позволяет подправить соотношение, скажем, на пятьдесят два к сорока восьми. Я же вижу, что заказчика куда больше волнуют президентские выборы, нежели парламентские. — Андрей ввел добавочные данные. — Гляди сам. При пятипроцентном барьере пройдут максимум шесть из одиннадцати. Оптимально — пять или даже четыре. Коммуняки возьмут свои двадцать пять процентов, примерно столько же — все остальные, но президентская гонка дает иную картину. Видишь, как сближаются три материка и все дальше отходит четвертый? Пятьдесят два к сорока восьми — это самый пессимистический прогноз. «Зиг-хайль» не пройдет. Но пасаран.
— И это при нынешнем рейтинге?
— За год много воды утечет. Когда придется выбирать между двумя крайними точками, рейтинги поменяются, или я ничего не смыслю в науке.
— Можно подумать, что наука непогрешима. И где ты видишь науку? В социологических опросах? Наивно.
— Человеческое знание несовершенно, не спорю. Даже математика не формализована до конца, что стало ясно после теоремы Геделя. Но отметать вероятностный прогноз еще более наивно, просто-напросто глупо. Соотношение может сыграть как за, так и против, и я понимаю чувства проигравшего. Прогнозист подкинул два процента, а избиратель отдал их противнику. Обидно, но при чем тут наука?
— Ты и далее намерен паясничать?
— Хочешь совет? Фифти-фифти — самый выгодный для тебя счет. Ну, состроят кислую рожу. Переживешь. Все прочее сопряжено с риском. Надеюсь, ты понимаешь?
Александр Антонович молчаливо признал правоту сына. «Варит котелок у мерзавца. Умница, каких мало, но хам, хам…»
Файл 025
На Пушкинской площади — где же еще? — четверо здоровенных балбесов, усевшись на чахлую травку, бросили вызов силам зла. Где они нашли эту самую травку? А на другой стороне, на балюстраде в начале бульвара, в двух шагах от «комка» с прохладительными напитками: банка датского пива «Туборг» — 8000. При чем тут пиво? Да ведь Пушкинская площадь! Страстной называлась когда-то. Отсюда и страсти — людские, правда. Пивной бар там когда-то стоял, знаменитый на всю столицу, но снесли. Пиво, конечно, к мероприятию отношения не имеет, хоть пылала жара и парням, наверное, очень хотелось освежиться пенной горчинкой хмеля, только они терпеливо несли свою стражу. Расселись, скрестив ноги в кроссовках, по странам света, руки раскрытыми ладонями вверх на коленях распластаны, веки опушены и ни слова, ни взгляда — медитируют. Эдакую мандалу образовали на круглом пятачке прямо насупротив памятника.
Что им всем там, медом помазано? Видимо, тайна сия глубока есть. Так бы и осталась она за семью печатями, если б не телевидение. Чуть что, оно тут как тут. На обывательский взгляд, ровным счетом ничего примечательного. Сидят себе и сидят. На бомжей вроде не похожи: модная стрижка, слаксы, шелковые рубашечки с крокодилья и ком — значит, под кайфом.
Ни прохожие, ни публика на скамейках интереса не проявили. Кто подремывал, кто лизал мороженое, а уж парочки только собой были заняты. Что же такого замечательного нашла здесь Варвара Царапкина? Как она вообще прознала о столь значительном начинании молодых гуманистов, изгоняющих бесов сосредоточением мысли?