Когда Ви вошел, она посмотрела на него любопытствующим и испытующим взглядом, точно пытаясь прочитать его мысли, затем улыбнулась несколько смущенно и пододвинула обрубок дерева. Больше Ви не на что было сесть, так как племя не знало мебели, даже самой примитивной. Подчас случалось пользоваться вместо стола каким-нибудь большим плоским камнем или применять вместо вилки раздвоенный прутик, но дальше этого никто в племени не шел, да и импровизированная вилка выбрасывалась после употребления и о ней забывали. Так, вместо кроватей использовались охапки сушеных водорослей, брошенных на пол и накрытых какими-нибудь шкурами; для освещения служили большие раковины, наполненные тюленьим жиром, в котором плавал скрученный из мха фитилек.
Ви присел на обрубок, и Аака подала ему одну из палочек, на которую был насажен большой кусок потрескивающего тюленьего мяса, полусырого, прокопченного дымом, а в одном месте даже обугленного. Аака подала мужу мясо и стала рядом в покорной позе, ожидая приказаний, в то время как Ви пожирал мясо с манерой, которую мы бы элегантной ни в коем случае не назвали.
Затем Фо скромно и робко вытащил из какого-то укромного уголка хижины что-то завернутое в широкий древесный лист, развернул узел и опустил его наземь. В узле оказалась растертая в мелкий порошок, чуть коричневатая пыль — мальчик тщательно соскреб ее со скал, с которых испарилась морская вода. Как-то Ви случайно пришлось примешать к пище этот самый порошок, и оказалось, что от примеси пища становится намного вкуснее. Таким образом Ви открыл для своего племени соль; впрочем, соплеменники его считали соль роскошным нововведением, которым вряд ли надлежит пользоваться. Но у Ви взгляды были более широкие, чем у остальных, и Фо было поручено собирать порошок; прежде это входило в обязанности его сестры Фои. За этим занятием ее и захватил убийца Хенга.
Вспомнив это, Ви отстранил лист с его содержимым, но затем, увидев обиженное выражение лица мальчика, снова придвинул лист к себе и опустил мясо на его содержимое.
Наевшись досыта, Ви знаком разрешил Ааке и Фо съесть оставшееся мясо, на которое они жадно набросились, так как ничего не ели с самого вечера. Дело в том, что закон не позволял членам семьи есть, прежде чем не насытится глава ее. Напоследок Ви взял ломоть провяленной на солнце трески, такой твердой, что ни один современный человек не мог бы даже укусить ее. На сладкое пошла пригоршня диких слив, которые Фо нашел где-то в холмах, а Аака испекла в золе.
По окончании еды Ви приказал Фо снести остатки Пагу и остаться в пристройке, покуда его не позовут. Затем он выпил немало ключевой воды, которую Аака собирала в большие раковины и в камень (самое ценное ее имущество), который ледником был выдолблен в форме горшка и обтесан трением о другие камни. Он напился воды, потому что пить больше было нечего, хотя осенью Аака угощала его чем-то вроде чая: она варила какую-то известную ей траву в раковине, и настойку этой травы все пили и нахваливали за тепло и бодрящее действие. Но трава эта цвела только осенью, и до сих пор никому в голову не приходило собирать ее и сушить. Таким образом, потребление первого известного людям яда было поневоле ограничено, что, впрочем, шло только на пользу.
Напившись воды, Ви задернул шкуры, висевшие у входа, и скрепил их, протянув шнурок в специально проделанные для этого петли. Затем он уселся на свой обрубок.
— Что сказали боги? — торопливо спросила Аака. — Они ответили на твою молитву?
— Да, женщина, ответили. На восходе солнца с гребня ледника упала скала и раздавила мое жертвоприношение, так что лед воспринял его.
— Какое приношение?
— Голову волка, которого я убил по пути к леднику. Аака подумала некоторое время и сказала:
— Сердце подсказывает мне, что примета эта добрая. Волк этот — Хенга, и ты убьешь Хенгу подобно тому, как ты убил волка. Я слыхала, что шкура волка предназначена на плащ для Фо. Это добрая примета, ибо она обозначает, что в некий день власть и звание вождя, которыми сейчас наделен Хенга, перейдут к Фо. И, наконец, если ты убьешь Хенгу, Фо останется в живых. Если же в живых будет Хенга, то Фо умрет, как умерла Фоя.
Ви слушал, и лицо его становилось все светлей.
— Твои слова дают мне силу. А теперь я пойду созову племя и объявлю ему, что вызываю Хенгу на смертный бой.
— Ступай, — ответила она, — но выслушай меня, муж мой. Сражайся без страха, ибо, если мое толкование примет и предвещаний неверно и Хенга убьет тебя — что тогда? Скоро мы все умрем. Часть умрет медленно от голода, холода, старости и болезней, но смерть от руки Хенги скорая и легкая. Но если ты будешь убит, то и мы умрем — умрем скоро, очень скоро.
Ви встал и вышел из хижины. Аака смотрела ему вслед и бормотала про себя:
— Быть может, все мои мысли о предвещаниях вздор. Значит, я обезумела. Но я безумна от горя по Фое и страха за Фо. И я должна дожить до того дня, до того часа, когда Ви выбьет ударом секиры мозги из толстого черепа Хенги. А если Ви будет убит, то я вместе с Пагом отравлю Хенгу. Говорят, что Паг — волк. Я ненавижу Пага, и Ви слишком много думает о нем. Но что мне до того, волк ли Паг или какое иное чудище? Он любит Ви, любит моих детей и поможет мне отомстить Хенге.
И тут она услыхала, как трубит рог дикого буйвола, служивший сигналом для племени. Значит, Вини-Вини, прозванный Трясучкой, потому что дрожал, как медуза, даже когда его ничто не пугало (а это бывало очень редко), созывает племя для общего обсуждения новостей. Аака, зная, какие новости сообщат племени, поднялась, накинула плащ и пошла на звук рога к Месту Сборищ.
Здесь, на ровном месте, на некотором расстоянии от хижин, шагах в двухстах от скалистого отрога горы, собиралось все племя, все мужчины и все женщины, кроме тех, которые были слишком больны или слишком стары, чтобы прийти, и все дети, кроме тех, которые лежали в колыбели. Собираясь, люди возбужденно болтали друг с другом, радуясь тому, что случилось что-то, что нарушает ужасающее однообразие жизни. Время от времени идущие указывали на вход в большую пещеру, видневшуюся в скалах расположенного у Места Сборищ горного отрога. В этой пещере жил Хенга, ибо с незапамятных времен здесь находилось жилище вождя племени, в которое никто не смел вступать без разрешения. Жилище это было священно и неприступно, подобно нынешним дворцам.
Аака шла, чувствуя, что за ней внимательно следят ее одноплеменники. И она знала, почему так внимательно следят за нею, но делала вид, что не замечает пристальных взглядов. Дело было в том, что она жила с Ви, а пронесся слух, что Ви Могучий, Ви Великий Охотник, Ви, чью дочь на днях убили, собирается сделать что-то необычайное; впрочем, что именно — этого никто не знал наверняка.
Все хотели спросить Ааку, но в выражении ее лица было что-то, в связи с чем никто не решался обратиться к ней; и глаза ее были холодны и неподвижны, и все чуточку побаивались ее. И так она шла одна, окруженная почтительным отдалением, и искала глазами Фо. Вскоре она заметила его в обществе Пага. На плечах карлика по-прежнему висела пахучая волчья шкура, хвост которой — так как Паг ростом был мал — волочился по земле. Аака заметила, что народ расступился, пропуская Пага. Но она знала, что это делают не потому, что любят его или уважают, а только потому, что боятся.
— Погляди, — сказала неподалеку от Ааки какая-то женщина другой, — вон идет наш ненавистник, злоязычный Паг.
— Да, — ответила та, — и он так торопится, что даже позабыл снять с себя волчье обличье, в котором охотился прошлую ночь. Слыхала ты, что у жены Бука пропал трехлетний ребенок? Говорят, что его унесли медведи, но мне сдается, что Человек-Волк знает, что случилось с ребенком, лучше, чем кто бы то ни было.
— Однако Фо не боится его. Смотри, Фо идет с ним рядом, держит его за руку и смеется.
— Ну, это-то понятно, что Фо его не боится, ведь…
Тут женщина заметила Ааку и сразу же замолчала.
«Хотела бы я знать, — размышляла Аака, — потому ли мы, женщины, ненавидим Пага, что он уродлив и ненавидит нас, или потому, что он умнее, чем мы, и всегда побеждает в словесных поединках. И хотела бы знать, почему это все считают, что он наполовину волк или волчий оборотень. Должно быть, потому, что он охотился вместе с Ви. Но как это может человек быть человеком и волком одновременно? Впрочем, одно-то уж в этих россказнях чистая правда: то, что у него какие-то дела — не дела, а что-то с волками есть. А может, он сам об этом нарочно рассказывает, для того чтобы все мы боялись его».