— Какое дело моей матери до твоего мальчишки, Мбопа? — спросил он меня угрюмо. — Разве она не может целовать меня, если ей так хочется ласкать ребенка? — И Чака дико расхохотался.
Я пожал плечами в ответ, и вопрос на время был замят. Но с этого дня Чака приказал следить за своей матерью.
Тем временем Умслопогас из мальчика превратился в здорового крепкого отрока, подобного ему не было далеко кругом. С самого детства характер мальчика был немного угрюм, он говорил мало и, подобно отцу своему, Чаке, не знал чувства страха. Он любил только двух существ на свете — меня, Мбопу, которого называл отцом, и Наду, считавшуюся его сестрой-близнецом.
Надо сказать, что если среди мальчиков Умслопогас выделялся силой и храбростью, то Нада была прелестная, самая красивая девочка.
Скажу тебе откровенно, отец мой, мне кажется, она не была чистокровной нгуни, хотя поручиться в этом не могу. Во всяком случае, глаза ее были нежнее и больше, чем у женщин нашего племени, волосы длиннее и менее курчавы, и цвет лица ближе подходил к цвету чистой меди. В этом отношении она вся была в свою мать, Макрофу, хотя красивее матери, — красивее, чем какая-либо из виденных мною женщин. Мать ее Макрофа, жена моя, принадлежала к племени свази и попала в крааль короля Чаки вместе с другими пленными после одного из его набегов. Она считалась дочерью вождя племени свази, и что она родилась от его жены — это было верно, но был ли вождь отцом ее, я не знаю; от самой Макрофы я слыхал, что до ее рождения в краале ее отца проживал европеец. Он был родом португалец, очень красив и мастерски выделывал железные вещи. Этот европеец любил мать моей жены; говорили, будто Макрофа была его дочерью, а не дочерью вождя племени свази. Я знаю также, что за несколько месяцев до рождения моей жены вождь свази убил этого европейца. Никто, конечно, не мог знать сущей правды, и я говорю об этом лишь потому, что красота Нады более походила на красоту европейцев, нежели на красоту наших единоплеменниц, что было вполне естественно, если бы ее дед был действительно европеец.
Умслопогас и Нада были всегда неразлучны. О, как они были милы!
Дважды за время их детства Умслопогас спас жизнь Нады.
В первый раз дело было так.
Однажды дети зашли далеко от крааля в поисках ягод. Незаметно забрались они в страшную глушь, где их застала ночь. Утром, подкрепившись ягодами, они тронулись дальше, но не могли выбраться из незнакомого места, а тем временем наступил вечер и спустилась непроглядная мгла.
Пришло следующее утро, и дети изнемогали от усталости и голода, так как ягод больше им не попадалось. Нада, обессилевшая, опустилась на землю, а Умслопогас все еще не терял надежды. Оставив Наду, он полез на гору, на склоне ее мальчик нашел много ягод и очень питательный корень, которым утолил свой голод. Наконец мальчик добрался до самой вершины. И что же, там, далеко, на востоке, он увидел белую полоску, похожую на стелющийся дым. Он сейчас же сообразил, что видит водопад за королевским жилищем.
Бегом спустился он с горы с целым запасом кореньев и ягод в руках, прыгая и крича от радости. Но когда он добежал до того места, где оставил Наду, то нашел ее в бесчувственном состоянии. Бедняжка лежала на земле, а над нею стоял шакал, обратившийся в бегство при приближении Умслопогаса. Казалось, было только два выхода из такого положения — или самому спасаться, или же лечь рядом с Надой и ждать смерти. Но мальчик нашел третий. Он снял свою кожаную сумку, разорвал ее, сделал из нее веревки и привязал ими Наду к своей спине. С этой ношей мальчик направился к королевскому краалю.
Ему бы никогда не удалось добраться — путь был слишком дальний, — но, к счастью, под вечер несколько королевских посланных, проходя этим лесом, наткнулись на голого мальчика с привязанной к его спине девочкой. Мальчик с палкой в руках, шатаясь, медленно брел вперед с блуждающими глазами и пеной у рта. От усталости он не мог больше говорить. Веревки глубоко врезались в тело и оставили рубцы на его плечах.
Узнав в нем Умслопогаса, сына Мбопы, люди эти помогли ему добраться домой. Они хотели было оставить Наду, думая, что она уже мертвая, но Умслопогас знаками указал на ее сердце, и, убедившись в том, что оно еще билось, ее захватили с собой. В конце концов оба быстро оправились и больше, чем когда-либо, полюбили друг друга. После этого я просил Умслопогаса сидеть дома, не выходить за ворота крааля и не водить сестру по диким, незнакомым местам.
Но мальчик любил бродить, как дикий зверь, а куда шел он, туда шла и Нада. В один прекрасный день они опять ускользнули через открытые ворота и забрались в глубокую долину. Эта долина имела дурную славу из-за появляющихся в ней призраков. Говорили, будто эти привидения убивают всех, кто туда попадет. Не знаю, правда ли это, но знаю, что в этой долине жила дикая женщина. Жилищем ей служила пещера, а питалась она тем, что ей удавалось убить, украсть или вырыть из земли.
Женщина эта была помешанная. Случилось это вследствие того, что мужа ее заподозрили в колдовстве против короля и убили. Чака, согласно обычаю, послал разрушить его крааль. Воины пришли и убили всех его обитателей. Напоследок умертвили детей, трех молодых девушек, и закололи бы и мать, если бы в эту минуту на глазах у всех в нее не вошел дух: она сошла с ума. Тогда они отпустили ее из-за духа, поселившегося в ней, и с тех пор никто не решался ее тронуть.
Несчастная женщина убежала и поселилась в этой долине. Сумасшествие ее выражалось в том, что, где бы она ни видела детей, особенно девочек, ею овладевало безумное желание убить их, как убили когда-то ее собственных детей. Такие случаи бывали не раз. Во время полнолуния, когда ее безумие достигало высшей степени, женщина уходила очень далеко в поисках детей и, как гиена, выкрадывала их из краалей.
И вот Умслопогас и Нада пришли в долину, где жила детоубийца. Они присели около впадины с водой, находившейся вблизи входа в ее пещеру, и, не подозревая об опасности, занялись плетением венков.
Вскоре Умслопогас отошел от Нады, ему вздумалось поискать тех лилий, что растут на скалах: Нада любила их. Уходя, он что-то крикнул ей. Его голос разбудил женщину, спавшую в своей пещере. Обыкновенно она выходила только ночью, подобно диким шакалам.
Услышав голос мальчика, женщина вышла из пещеры, полная кровожадных инстинктов, в руках она держала копье.
Увидев Наду, спокойно сидевшую на траве, занятую цветами, женщина крадучись стала приближаться к ней с намерением убить ее. Когда она уже была в нескольких шагах, — я рассказываю со слов самой девочки, — Нада почувствовала около себя как бы ледяное Дыхание.
Невольный страх овладел девочкой, хотя она еще не замечала женщины, собиравшейся нанести ей смертельный удар. Нада отложила цветы, нагнулась над водой. И там-то и увидела она отражение кровожадного лица детоубийцы.
Сумасшедшая подползла к ней сверху. Всклокоченные волосы закрывали ее лицо до бровей, глаза сверкали, как у тигрицы. Пронзительно вскрикнув, Нада вскочила и бросилась по тропинке, по которой ушел Умслопогас. Безумная женщина дикими прыжками пустилась вслед за ней.
Умслопогас услышал крик Нады, обернулся и бросился назад под гору и вдруг, о ужас! Перед ним оказалась безумная.
Она уже схватила Наду за волосы и занесла копье, чтобы пронзить ее. Умслопогас не был вооружен, у него ничего не было, кроме короткой палки. С этой палкой он бросился на безумную и так сильно ударил ее по руке, что она выпустила из рук девочку и с диким воплем бросилась на Умслопогаса с поднятым копьем.
Мальчик отскочил в сторону. Опять она замахнулась на него, но он высоко подпрыгнул вверх, и копье пролетело под его ногами. В третий раз женщина ударила его, и хотя он бросился на землю, стараясь избежать удара, но копье все же вонзилось ему в плечо. К счастью, тяжесть его тела при падении выбила оружие из ее руки, и раньше, чем она могла снова схватить его, Умслопогас был уже на ногах на некотором расстоянии от нее, причем копье осталось воткнутым в его плече.
Женщина обернулась с безумным яростным криком и бросилась на Наду с намерением задушить ее руками. Умслопогас, стиснув зубы, вырвал копье из раны и ударил им безумную. Женщина подняла большой камень и с силой швырнула его в мальчика.