— Боюсь, что пришел конец, — сказала она, указывая на матабеле.
— Да, похоже на то, — ответил он, — ну что ж, я повторю твои слова: теперь мне все нипочем. — Он взял ее пальчики в свою руку и прибавил: — Будем счастливы в те немногие минуты, которые нам остается прожить. Они скоро будут здесь.
— Каким образом ты здесь очутился? — спросила она. — Ты пленник?
— К сожалению. Я отправился вслед за вами, ведь эта дорога была мне уже знакома. Тут я и попал в их руки. Они уже собирались убить меня, но тут одному из них, который оказался поумнее своих товарищей, пришло в голову, что я, как белый, может быть, помогу им советом, как взять крепость. Я был уверен, что ты здесь, потому что видел тебя на вершине конуса, хотя матабеле вообразили, будто видят Дух Бамбатсе. Я не очень торопился помочь им: ты ведь знаешь, что бывает, когда матабеле штурмом берут какое-нибудь место. Но так как я знал, что ты жива, то и умирать тоже не спешил. Я решил заставить их делать подкоп в граните ассегаями и острыми секирами. Они проделали ход длиной в двадцать футов, а по моим подсчетам остается не меньше ста сорока футов. Вчера ночью они выражали недовольство этой утомительной работой и даже грозились убить меня, если я не укажу им другого способа. Как видишь, дело плохо, и я не вижу выхода. Ага, вот и они. Спрячься в фургон, скорее!
Бенита повиновалась, но внимательно смотрела и прислушивалась к происходящему из-под полога фургона; матабеле же не могли видеть ее. Приближавшийся к ним отряд дикарей состоял из вождя и двадцати человек охраны. Вождя Бенита узнала — это был Мадуна, жизнь которого она спасла. Рядом с ним шел зулус из Наталя, сопровождавший Сеймура в качестве погонщика волов; он говорил по-английски и теперь служил переводчиком.
— Белый человек, — сказал Мадуна, — от нашего Инкоси пришла весть. Лобенгула начинает большую войну, и мы нужны ему. Он велит нам бросить эту пустую борьбу с трусами, которые прячутся за стенами. В противном случае мы, конечно, убили бы их всех, всех до одного, хотя бы нам пришлось остаться здесь до седых волос. Но на этот раз нам приходится уйти.
Роберт вежливо ответил, что он рад слышать это и желает им счастливого пути.
— Лучше пожелай счастливого пути себе, белый человек, — послышался суровый ответ.
— Почему? Разве ты хочешь, чтобы я сопровождал тебя к Лобенгуле?
— Нет, ты пойдешь впереди нас в крааль Черного, который еще сильнее, чем Лобенгула, и имя которому — Смерть.
Роберт скрестил руки на груди и сказал:
— Я слушаю.
— Белый человек, я обещал сохранить тебе жизнь, если ты научишь нас взять эти стены или сделать подкоп. Но ты посмеялся над нами — ты заставил нас пробивать скалу ассегаями и секирами. Да, рыть скалу, как будто это была земля, хотя вам, белым, известны гораздо лучшие способы. Теперь нам приходится вернуться к нашему повелителю с пустыми руками и навлечь на себя его гнев за то, что не исполнили его воли. Поэтому ты должен умереть. Сойди вниз и прими смерть от нас, а мы узнаем, есть ли у тебя мужество.
В тот момент, когда Роберт собирался выхватить револьвер, Бенита быстрым движением выскользнула из-под полога фургона и стала рядом с ним на козлах.
— О, — вскрикнул Мадуна. — ведь это белая девушка! Но как она сюда попала? Не иначе как волшебством! Разве женщины умеют летать словно птицы?
Пораженные матабеле смотрели на нее.
— Не все ли тебе равно, как я сюда попала, вождь Мадуна? — по-зулусски ответила Бенита. — Но я скажу, зачем я сюда пришла. Я хочу помешать тебе обагрить твое оружие невинной кровью и навлечь на ваши головы погибель за эту кровь. Отвечай мне, Мадуна, кто подарил жизнь тебе и твоему брату, там, вон за этой стеной, когда макаланга были готовы разорвать вас в клочья, как гиена разрывает антилопу? Не я ли?
— Инкосикази, повелительница, — ответил вождь и в знак приветствия поднял свой тяжелый ассегай. — Ты и никто другой!
— А что ты обещал мне, Мадуна?
— Высокорожденная девушка, я обещал тебе сохранить твою жизнь и твое имущество, если ты когда-нибудь попадешь в мои руки.
— Как может вождь матабеле, родственник Лобенгулы, лгать, словно он презренный раб машона, словно он макаланга? Как может он поступать еще бесчестнее, говоря только половину правды, словно мелкий воришка, покупающий и удерживающий половину платы? — спросила она с насмешкой. — Мадуна, ты обещал подарить мне не одну, а две, две жизни и имущество, принадлежащее двоим. Спроси своего брата, который был свидетелем твоих слов.
— Что это значит? — пробормотал Роберт Сеймур, глядя на Бениту, которая стояла с вытянутой вперед рукой, с глазами, полными огня. Кто бы мог подумать, что слабая, изможденная женщина может так играть с жизнью и смертью!
— Эта белая девушка говорит правду, — ответил воин, к которому она обратилась. — Когда она спасла нам жизнь и вырвала нас из когтей этих собак, ты обещал подарить ей две жизни, одну за себя, а другую за меня.
— Ты слышал, — продолжала Бенита. — Он обещал мне две жизни, а теперь посмотрите, как держит свое слово человек благородной крови! Когда мы с моим старым отцом мирно ехали по этим местам, он бросал в нас копья, он гнался за нами. Зато в капкан попали сами преследователи, а не дичь.
— Белая девушка, — ответил Мадуна со смущением, — это была твоя ошибка, а не моя. Я бы отпустил тебя на волю, если бы ты обратилась ко мне. Но вы убили караульного, и тогда началась погоня за вами; прежде чем я узнал, в чем дело, мои воины успели убежать далеко вперед.
— У меня не было времени, чтобы искать у тебя спасения; но пускай так, — согласилась Бенита. — Я верю тебе и прощаю обиду. Теперь исполни свое обещание. Уходи и оставь нас в покое.
Но Мадуна все еще колебался.
— Я должен доложить об этом нашему повелителю. Что он тебе, этот белый, что я должен пощадить его? Я дарю тебе твою жизнь и жизнь твоего отца, а не этого человека, который обманул нас. Если бы он приходился тебе отцом или братом — другое дело. Но он чужой, он принадлежит мне, а не тебе.
— Мадуна, разве на меня похоже, чтобы я делила место в фургоне с чужими? Этот человек для меня больше, чем отец или брат, он мой муж, и я требую его жизни.
— О, — обратился переводчик к воинам, слушавшим их. — Теперь я понимаю. Она его жена и имеет право на него. Если бы она не была его женой, она бы не жила в его фургоне. Ясно, что она говорит правду, хотя мы не знаем, как она сюда попала. Может быть, она колдунья, — прибавил он, смеясь своей догадливости.
— Инкосикази, — воскликнул Мадуна, — ты меня убедила. Я дарю тебе жизнь этой белой лисицы, твоего мужа, и надеюсь, что он не станет обманывать тебя, как обманул нас, и не заставит рыть скалу вместо земли, — тут он злобно посмотрел на Роберта. — Я дарю тебе его и все его пожитки. Нет ли у тебя еще какой-нибудь просьбы?
— Есть, — холодно ответила Бенита. — У вас много скота, который вы отняли у макаланга. Мой уже съеден, а мне нужны волы, чтобы везти фургон. Я прошу тебя дать мне двадцать быков… и, — прибавила она, подумав немного, — еще двух коров с молочными телятами, потому что мой отец болен и ему нужно молоко.
— Дайте ей все, чего она просит, дайте, — сказал Мадуна с таким трагическим жестом, который при иных обстоятельствах заставил бы Бениту рассмеяться. — Дайте ей все это и смотрите, чтобы она осталась довольна, иначе белая госпожа еще потребует от нас наши щиты и ассегаи, ведь она спасла мне жизнь.
Несколько дикарей тотчас отправились за коровами и быками, которых они скоро пригнали.
Пока происходил этот разговор, большое войско матабеле собиралось в болотистой низине справа от стоянки фургона, готовясь к походу. Теперь они проходили отрядами, впереди которых шли мальчишки и несли циновки и котлы для варки пищи. Многие из них также гнали захваченных овец и крупный рогатый скот. К этому времени весть о Бените, белой колдунье, которую они не осмелились убить и которая неведомой силой была перенесена с вершины скалы в фургон пленника, разнеслась между ними. Матабеле знали, что это она вырвала их вождя из рук разъяренных макаланга, а те, кто слышали, как она говорила, удивлялись ее уму и храбрости, с которой она отстаивала свое право. Когда матабеле проходили перед белыми, распевая свои воинственные песни, они потрясали ассегаями, чтобы выразить свое уважение Бените, стоявшей в это время на козлах.