— Ага! Ага! — засмеялись они. — Мы слышим тебя. Ты верно назвала его. Пускай это имя будет произнесено перед лицом Неба, как его имя, так и всего его дома, пусть он не услышит другого имени вовек!
Все вдруг вскочили на ноги и бросились ко мне со старухой Нобелой во главе.
Они прыгали вокруг, указывая на меня звериным хвостом, а старуха Нобела ударила меня этим хвостом по лицу и громко закричала:
— Привет тебе, Мбопа, сын Македамы! Ты тот самый человек, который пролил кровь на пороге королевского дома с целью околдовать короля. Да погибнет весь твой род!
Я видел, как она подошла ко мне, чувствовал удар по лицу, но ощущал все это, как во сне. Я слышал шаги палачей, когда они ринулись вперед, чтобы схватить меня и предать ужасной смерти, язык прилип к моей гортани, и я не мог произнести ни слова.
Я взглянул на короля и в эту минуту разобрал слова, сказанные им вполголоса: «Близко к цели, а все же мимо!»
Он поднял свое копье, и все смолкло. Палачи остановились, колдуньи замерли с простертыми руками, вся толпа застыла, точно окаменелая.
— Стойте! — крикнул король. — Отойди в сторону, сын Македамы, названный злодеем! И ты, Нобела, отойди в сторону вместе с теми, кто назвал его злодеем. Что? Неужели вы думали, что я удовлетворюсь смертью одной собаки? Продолжайте вынюхивать вы, коршуны, вынюхивайте партиями по очереди! Днем работа, ночью пир!
Я встал, крайне удивленный, и отошел в сторону. Колдуньи тоже отошли совершенно озадаченные. Никогда еще не бывало такого вынюхивания. До сих пор та минута, когда человек был тронут хвостов исангомас, считалась минутой его смерти. Отчего же, спрашивал каждый из присутствующих, на этот раз смерть отложена? Колдуньи тоже недоумевали и вопросительно смотрели на короля, как смотря! на грозовую тучу, ожидая молнии. Король молчал.
Итак, мы стояли в стороне, пока следующая партия исангомас начала свой обряд. Они делали то же, что и предыдущая партия, и все же была разница; по обычаю исангомас, всякая партия вынюхивает по-своему. Эта партия ударила по лицу некоторых королевских советников, обвиняя их в колдовстве.
— Станьте и вы в стороне, — сказал король тем, на которых указали исангомас, — а вы, указавшие на их преступность, станьте рядом с теми, кто назвал Мбопу, сына Македамы. Быть может, все вы тоже виновны!
Приказание короля было исполнено, и третья партия начала свое дело. Эта партия указала на некоторых из военачальников и, в свою очередь, получила приказание стать в сторону. Так продолжалось целый день. Партия за партией приговаривала своих жертв. Наконец колдуньи кончили и по приказанию короля отошли, составив одну группу со своими жертвами.
Тогда исангомас мужского пола начали проделывать то же самое; но я заметил, что они чего-то смутно боялись, как бы предчувствуя западню. Тем не менее приказание короля должно было быть исполнено, и хотя колдовство не могло помочь им, но жертвы должны были быть указаны. Нечего делать — они вынюхивали то того, то другого, пока не набралось большое количество осужденных. Мы сидели молча на земле, глядя друг на друга грустными глазами, в последний раз, как нам казалось, любуясь закатом солнца. По мере наступления сумерек те, кого колдуны не тронули, приходили все в большее исступление. Они прыгали, скрежетали зубами, катались по земле, ловили змей, пожирали их живыми, обращались к духам, выкрикивали имена древних королей. Наступил вечер, и последняя партия колдунов сделала свое дело, указав на несколько стражей Эм-Тандени — дома королевских женщин.
Только один из колдунов этой последней партии, молодой человек высокого роста, не принимал участия в выслеживании. Он стоял один, посреди большого круга, устремив глаза к небу. Когда эта последняя партия получила приказание стать в стороне вместе с теми, кого они наметили своими жертвами, король громко окрикнул молодого человека, спрашивая его имя, какого он племени и почему не принимал участия в выслеживании.
— Зовут меня Индабазимби, сыном Арпи, о король, — ответил он. — Я принадлежу к племени маквилизани. Прикажешь, о король, выследить того, кого назвали мне духи как виновника этого деяния?
— Приказываю тебе! — сказал король.
Тогда молодой человек по имени Индабазимби выступил из круга и, не делая никаких движений, не произнося ни одного заклинания, а уверенно, как человек, знающий, что он делает, подошел к королю и ударил его хвостом по лицу, сказав:
— О король, я вижу Небо! Оно, и только оно, сделало это.
Крик изумления пробежал по толпе. Все ожидали немедленной смерти безумца, но Чака встал и громко рассмеялся.
— Ты сказал правду! — воскликнул он. — И ты один! Слушайте, вы все! Я сделал это! Я сам пролил кровь на пороге моего дома! Я сделал это моими собственными руками, чтобы узнать, кто обладает настоящим знанием и кто из вас обманывает меня. Теперь оказывается, что во всей Земле Зулу один настоящий колдун — вот этот юноша, а что касается обманщиков — взгляните на них, сочтите их! Они бесчисленны, как листья на деревьях. Смотрите! Вот они стоят рядом с теми, кого они осудили на смерть, — невинными жертвами, осужденными ими вместе с женами и детьми на собачью смерть! Теперь я спрашиваю вас всех, весь народ, какого они достойны возмездия?
Громкие крики раздались в толпе:
— Пусть они умрут, о король!
— Ага! — ответил он. — Пусть они умрут смертью, достойной лгунов и обманщиков!
Исангомас, как женщины, так и мужчины, стали громко кричать от страха, они молили о пощаде, царапали себя ногтями — очевидно, никто из них не желал вкусить собственного смертельного лекарства. Король же громко смеялся, слушая их крики.
— Слушайте, вы! — сказал он, указывая на толпу, где среди прочих осужденных стоял я. — Вас обрекли на смерть эти лживые пророки. Теперь настал ваш черед. Убейте их, дети мои! Убейте их всех, сотрите их с лица земли! Всех! Всех! За исключением того юноши!
Тогда мы повскакали с земли, с сердцами, исполненными ярости и злобы, со страшным желанием отомстить за пережитый нами ужас.
Осужденные карали своих судей.
Громкие крики и хохот раздались в кругу Ингомбоко — люди радовались своему избавлению от ига колдунов. Наконец все кончилось!
Мы отошли от груды мертвых тел — там наступила тишина, замолкли крики, мольбы, проклятья.
Лживые колдуны подверглись той самой участи, на которую обрекали стольких невинных людей.
Король подошел посмотреть поближе на их трупы. Те, кто исполнял его приказание, склонились перед ним и отползли в сторону, громко прославляя короля. Я один стоял перед ним. Я не боялся стоять в присутствии короля Чаки, подошел ближе и смотрел на груду мертвых тел и на облако пыли, еще не успевшее опуститься на землю.
— Вот они лежат здесь, Мбопа! Лежат те, кто осмелился обманывать короля! Ты мудро посоветовал мне, Мбопа, и научил меня расставить им ловушку, но, однако, мне показалось, что ты вздрогнул, когда Нобела, царица ведьм, указала на тебя. Ну ладно! Они убиты — теперь страна вздохнет свободней, а зло, причиненное ими, сгладится подобно этому облаку пыли, которое скоро опустится на землю, чтобы слиться с нею!
Так говорил король Чака и вдруг замолк. Что это? Как будто что-то шевелится за этим облаком пыли? Какая-то фигура медленно прокладывает себе дорогу среди груды мертвых тел.
Медленно передвигалась она, с трудом отстраняя мертвые тела, пока наконец не встала на ноги и, шатаясь, направилась к нам. Что это было за ужасное зрелище!
Передо мной стояла старая женщина, вся покрытая кровью и грязью. Я узнал ее — это была Нобела, осудившая меня на смерть, та самая Нобела, только что убитая мною и восставшая из мертвых проклясть меня.
Фигура подвигалась все ближе, одежда висела на ней кровавыми лохмотьями, сотни ран покрывали ее тело и лицо. Я видел, что она умирает, но жизнь еще не покинула ее, и огонь ярости и ненависти горел в ее змеиных глазах.
— Да здравствует король! — воскликнула она.
— Молчи, лгунья! — ответил Чака. — Ты мертвая!
— Нет… еще, король! Я услыхала твой голос и голос этого пса, которого охотно отдала бы на съедение шакалам, и не хочу умереть, не сказав тебе несколько слов на прощанье. Я выследила его сегодня утром, пока еще была жива, теперь, когда я почти мертвая, я снова выслеживаю его. О король, он околдует тебя, верь мне, Чака, он и Нанди, мать твоя, и Балека, твоя жена. Вспомни меня, король, когда смертельное оружие в последний раз блеснет перед твоими глазами, А теперь прощай!