— Сперва победи, потом считай добычу, Умслопогас!
Он подумал немного, потом сказал:
— Позволь мне позвать сюда Галази-Волка, моего военачальника. Не бойся, он человек верный и не болтливый!
Вскоре вошел Галази и сел рядом с нами. Я представил ему все дело таким образом, будто Умслопогас хочет напасть на галакази и доставить Дингаану девушку, которую тот желает получить, я же удерживаю его от этой попытки, потому что племя галакази большое и сильное. Говорил я все это, чтобы оставить себе лазейку для объяснений, если бы Галази выдал наше намерение. Умслопогас понял меня, хитрость же моя была излишней — Галази был человек верный.
Галази-Волк молча слушал, когда же я кончил, он отвечал спокойно, хотя в глазах его загорелся огонь:
— По праву рождения я — вождь галакази и хорошо их знаю. Это могущественное племя, которое может сразу собрать два полка, а у Булалио в распоряжении всего один полк, да и то небольшой. Кроме того, галакази держат день и ночь стражу и шпионов, рассеянных по всей стране, а потому очень трудно захватить их врасплох; их крепость состоит из огромной пещеры, открытой в середине. До сих пор никто не проникал в эту крепость, да и найти вход в нее могут только знающие дорогу. Таких немного, но я знаю, где вход. Отец мой показал мне его, когда я был еще мальчиком. Теперь ты видишь, за какое нелегкое дело — покорение галакази — берется Булалио. Вот как дело обстоит по отношению к Булалио, но для меня оно имеет и другое значение. Много лет назад, когда отец мой умирал от яда, данного ему колдуньей из их племени, я поклялся, что отомщу за него, что полностью уничтожу галакази, перебью их мужчин, уведу их женщин и детей в рабство! Год за годом, месяц за месяцем, ночь за ночью, лежа на горе Призраков, думал я о том, как сдержать свою клятву, и не видел к тому способа. Теперь я вижу возможность и радуюсь. Но все же это рискованное предприятие, и может быть, в конце его племя Секиры перестанет существовать! — Он замолчал и стал нюхать табак, следя поверх табакерки за нашими лицами.
— Галази-Волк, — сказал Умслопогас. — Ты лишился отца по вине собак галакази. Для меня также дело это имеет особенное значение, хотя я до вчерашнего вечера этого не знал. Их копья отняли у меня мать и с нею ту, которую я любил больше всех на свете — сестру Наду. Этот человек, — и он указал на меня, — этот человек говорит, что если мне удастся уничтожить племя галакази и взять в плен девушку Лилию, то я приобрету милости Дингаана. Мало расположен я к Дингаану, мне бы хотелось идти своей дорогой, жить, пока живется, и умереть, когда придется, может быть, от руки Дингаана или кого-нибудь другого — не все ли равно? Но, узнав о смерти матери моей Макрофы и сестры моей Нады, я начну войну с галакази и покорю их, или сам буду побежден ими. Может быть, Рот Дингаана, ты вскоре увидишь меня в краале короля и со мной девушку Лилию и скот галакази. Если же ты не увидишь меня, то будешь знать, что я умер и что племени Секиры больше не существует!
Так говорил Умслопогас в присутствии Галази-Волка, потом при прощании обнял меня.
Я быстро прошел путь от горы Призраков до крааля короля и там предстал перед Дингааном. Вначале он принял меня холодно, но когда я передал ему известие, что вождь Булалио-Убийца вступил на путь войны, чтоб добыть ему Лилию, обращение его изменилось. Он взял меня за руку и похвалил, говоря, что напрасно не доверял мне, когда я убеждал его не посылать войска против галакази. Теперь же он видит, что я хотел зажечь пожар другой рукой и уберечь его руку от ожогов, и он благодарил меня.
Король прибавил еще, что если вождь Булалио приведет ему девушку, к которой стремится его сердце, он не только простит слова, переданные Мезило умершему Черному, но отдаст Булалио весь скот галакази и возвеличит его перед народом. Я отвечал, что пусть он поступает как желает, я же только исполнил свой долг перед королем и устроил все таким образом, что, каков бы ни был исход войны, гордый вождь будет унижен и враг побежден без потерь для короля, а кроме того, может статься, что Лилия вскоре очутится во власти короля.
После того я стал ждать дальнейших событий.
Наступило то время, отец мой, когда к нам явились белые люди, которых мы называли амабуну, а вы — бурами. Невысокое мнение вынес я об этих амабуну, хотя и помог им одержать победу над Дингааном, — я и Умслопогас!
До этого времени, правда, появлялись изредка в краалях Чаки и Дингаана белые люди, но те приходили молиться, а не сражаться. Буры же умеют сражаться и молиться, а также красть; этого-то я и не понимаю: ведь молитвы белых людей запрещают воровство.
Итак, когда со времени моего возвращения домой не прошло еще и месяца, явились к нам амабуну, человек шестьдесят, под начальством капитана, высокого малого по имени Ретиф; они были вооружены длинными ружьями, которые всегда носили с собой. Может быть, буров была и целая сотня, если считать слуг и конюхов. Цель их приезда заключалась в том, чтобы получить права на землю в Натале, лежащую между реками Тугелой и Умзимвубу. Но, по совету моему и других индун, Дингаан потребовал от буров, чтобы они сперва покорили вождя по имени Сигомайо, который похитил у короля скот, и отняли бы у него похищенное. Буры согласились, отправились против вождя и вскоре вернулись, уничтожив племя Сигомайо и гоня перед собой весь его скот вместе со стадами, похищенными у короля.
Лицо Дингаана просияло, когда он увидел скот; в ту же ночь он собрал совет и спросил наше мнение о переуступке земель. Я заговорил первым и заметил, что совершенно безразлично, уступит ли он земли или нет, так как еще умерший Черный отдал их англичанам; вероятно, все кончится тем, что между англичанами и амабуну разгорится война из-за этой земли. Начинают сбываться слова Черного, мы уже слышим топот бегущих белых людей, которые со временем завоюют всю нашу страну.
Когда я замолчал, сердце Дингаана опечалилось, а лицо омрачилось, слова мои проникли в его грудь, как копье. Он не отвечал и распустил совет.
Утром король обещал подписать бумагу, в которой передавал бурам земли, о которых они просили, и все казалось гладким, как вода в тихую погоду. Перед тем как подписать бумагу, король устроил большой праздник; много было собрано воинов в краале, и в течение трех дней продолжались пляски; на третий день он распустил все войско, за исключением одного полка, состоявшего из юношей, которым было приказано остаться. Мне очень хотелось знать, что на уме у Дингаана, и я опасался за безопасность амабуну. Но он хранил свою тайну и никому, кроме командира полка, ничего не говорил, даже члены совета ничего не знали. Но я предчувствовал, что он готовит беду; мне хотелось предупредить капитана Ретифа, но я побоялся ошибиться в своих предположениях. Отец мой, если бы я исполнил свое намерение, сколько людей, умерших вскоре после того, осталось бы в живых! Но, впрочем, не все ли равно? Во всяком случае, многие из них теперь бы уже поумирали.
Ранним утром четвертого дня Дингаан послал за амабуну, приглашая их явиться к нему в крааль, где он намерен был подписать бумагу. Они пришли и оставили свои ружья у ворот крааля; смертью наказывался человек, как белый, так и черный, если появлялся вооруженным перед королем. Крааль Дингаана был выстроен большим кругом, как строились у нас все королевские краали. Вначале тянулась высокая наружная изгородь, потом тысячи хижин между наружной и внутренней изгородью. За внутренним рвом лежало большое открытое пространство, в котором могли поместиться пять полков, а в конце его, против входа, находился крааль скота, который отделялся от открытого места также изгородью, изогнутой, как лук. За нею помещалось Эм-Тандени — жилище королевских жен, далее — помещение для стражи, лабиринт и Ум-Длункулу, дом короля. Дингаан вышел и сел на скамью перед краалем скота, рядом с ним стоял человек, державший щит над его головой, чтобы предохранить его от солнечных лучей. Мы все, члены совета, были тут же, а вдоль всей изгороди, вооруженные короткими палками, а не дубинами, отец мой, стояли воины того полка, который Дингаан не отсылал. Командир полка находился рядом с королем, по его правую руку.
Вскоре вошли буры и всей толпой приблизились к королю. Дингаан принял их милостиво и пожал руку Ретифу, их начальнику. Ретиф вынул из кожаной сумки бумагу, по которой устанавливались уступка и границы земель, и переводчик перевел королю содержание бумаги. Дингаан сказал, что все в порядке, и приложил к бумаге руку; Ретиф и буры, видимо, были довольны и широко улыбались. По окончании дела они стали прощаться, но Дингаан не пустил их, говоря, что сперва он желает угостить их и показать им пляску воинов; по его приказанию были внесены заранее приготовленные блюда с вареной говядиной и чашки с молоком. Буры отвечали, что они уже обедали, но все же выпили молока, передавая чашки из рук в руки.