Действительно, он был так легок, что Стрела почти не замечала, что на ней сидят двое. Ральф ухватился за ее волнистую гриву, Гааша уцепился за кожаный пояс Ральфа, и они помчались.
Между тем Сузи, проходя по горам, вывихнула себе ногу, и Зинти пришлось нести ее на руках. Это сильно замедляло ход и очень утомляло Зинти, особенно при подъемах на горы. Идти же прямым путем, по равнине, он не решался, помня о возможности погони со стороны Черного Пита.
Но как ему было ни трудно, он все-таки притащил к нам нашу дочь.
Я не берусь описывать, что было со мной и Яном, когда мы наконец снова увидели ее: это надо чувствовать.
Первым ее вопросом было, конечно: «А где же Ральф?»
Когда мы сказали ей, что он ушел ночью к горе Упомондвана, узнав, что жена его там и что она должна быть выдана Черному Питу, она вскричала:
— Боже мой! Да ведь Пит убьет его! Зачем вы его отпустили?… Ведь я теперь больше никогда…
И, не договорив того, что хотела сказать, она лишилась чувств.
Но не прошло и трех часов со времени ее прибытия к нам, как явился Ральф и Гааша на Стреле.
Удивляюсь, как мы все не помешались тогда от радости!…
С этого дня все наши беды окончились. Благополучно прибыв в Наталь и выбрав себе хороший участок земли — такой же, как в прежней колонии, — мы устроили рядом две фермы: одну для наших детей, а другую для себя, и стали жить по-прежнему, мирно и счастливо. Только работать приходилось втрое больше прежнего, пока мы окончательно не устроили своего нового хозяйства. Но мы об этом не горевали: буры не боятся работы.
У Ральфа и Сузи был один только сын, тоже Ральф. Сын этот уже был вдовцом (жена его умерла, произведя на свет ту самую Сузанну, которая теперь выстукивает на машинке), когда умерла его мать, наша милая дочь. Ей было тогда уже пятьдесят лет, но на вид она казалась не более тридцати пяти. Несмотря на то, что они с мужем жили очень счастливо, Сузи вечно была задумчива и печальна и как будто не радовалась жизни.
Когда она очутилась под землей, Ральф, еще в полной силе, несмотря на свои седые волосы, отправился сражаться против Кетчвайо; сын его последовал за ним. Там они оба и остались.
Дочь нашего внука, Сузанну, мы, разумеется, взяли к себе. Когда она достигла школьного возраста, мы отдали ее в пансион в Дурбане, чтобы ее потом не могли обвинить в невежестве, в котором так часто упрекали нас, стариков…
ЗАКЛЮЧЕНИЕ, написанное баронессой Глентирк, в девичестве Сузанной Кензи
Моя прабабушка, Сузанна Ботмар, не захотела больше мне диктовать из-за одного события, которое вдруг превратило меня из дочери простого бура в леди Глентирк, владетельницу многих имений в Шотландии, с титулом баронессы. Поэтому мне пришлось самой окончить этот правдивый рассказ.
Когда я отстучала на пишущей машинке последние слова, которыми закончился рассказ прабабушки, ей доложили о приезде к нам на ферму шотландского офицера, Ральфа Макензи. При этом известии прабабушка чуть не умерла от испуга, а я — от радости. Опомнившись от неожиданности, прабабушка пошла встречать гостя.
Нужно сказать, что я уже была знакома с этим Ральфом Макензи. Я познакомилась с ним в Дурбане, когда еще училась в пансионе. Он стоял в этом городе с шотландским полком и был очень дружен с сыном хозяйки пансиона, в котором я воспитывалась. Она очень любила меня, и я проводила с ней почти каждый вечер. У нее я встретилась с Ральфом Макензи, или лордом Глентирком, моим теперешним мужем. Мы познакомились и полюбили друг друга.
Перед тем как я, по окончании своего образования, должна была ехать в провинцию к прабабушке, Ральф просил меня быть его женой, сознавшись при этом, что он не Макензи, а лорд Глентирк, но не желает носить этого титула, потому что не считает свои права на него законными. Из дальнейшей моей беседы с ним оказалось, что лет шестьдесят тому назад в Транскее разыскивался прямой наследник лордов Глентирк, спасшийся еще мальчиком от кораблекрушения, во время которого погибли его родители, лорд и леди Глентирк. Официальные сведения доказывали, что этот мальчик пропал бесследно; а по неофициальным оказывалось, что он был жив и жил как бур под именем Ральфа Кензи, сначала в Транскее, а затем в Натале. Отец Ральфа Макензи умер, ничего не зная; а дед, переживший своего единственного сына, будучи уже девяноста лет от роду и находясь на смертном одре, открыл своему внуку тайну относительно Ральфа Кензи (моего деда), что этот Кензи и есть подлинный лорд Глентирк. Совесть всю жизнь упрекала его в том, что он не открыл этой тайны сыну. Он все собирался сделать это, но сын его умер в Индии, так и не узнав ничего, а потому он, чувствуя приближение смерти, решил облегчить свою совесть исповедью хотя бы перед внуком.
— Когда ты закроешь мне глаза, — заключил старый лорд, — переведись в наш полк, стоящий в Дурбане, и разузнай там, жив ли еще Ральф Кензи — так буры называли моего двоюродного брата — или кто-нибудь из его потомков. Если кто-нибудь из них окажется в живых, то ты сам будешь знать, что нужно сделать, чтобы тебя не мучила совесть, как мучила она меня.
Познакомившись со мной, Ральф сначала был поражен моей фамилией и все время расспрашивал меня о моих родных. Я тогда сама знала еще очень мало об истории нашего семейства и потому не могла сполна удовлетворить его любопытство; но он и помимо меня узнал все и нашел нужным до поры до времени скрыть это от меня.
Я очень любила Ральфа, но, зная, что он лорд, а я дочь простого бура, не решилась принять его предложение — из опасения, что буду в его кругу не на своем месте. Так я и объявила ему. Тогда он сказал мне:
— Ну хорошо, Сузанна. Вы находите, что не будете на своем месте в качестве моей жены, потому что я называюсь лордом Глентирком, а вы — Сузанной Кензи. Но что вы скажете, если я докажу вам, что вы — леди Глентирк, а я — только Ральф Макензи, потомок младшей линии Глентирков?
Сначала я от изумления, конечно, не могла выговорить ни слова, но когда Ральф объяснил мне, в чем дело, я ответила, что если я действительно окажусь законной наследницей титулов и владений лордов Глентирк, то охотно буду его женой; до тех же пор прошу оставить меня в покое и не поддерживать со мной никаких отношений.
На этом мы и порешили. Я уехала к прабабушке, а он взял отпуск и отправился в Англию с собранными им доказательствами моего происхождения от законного лорда Глентирка, Ральфа Макензи, заброшенного судьбой в детстве в Транскей и жившего там под именем Ральфа Кензи.
Не желая преждевременно возбуждать лишних разговоров, я ничего не сказала прабабушке о моем знакомстве с Ральфом Макензи и о последствиях этого знакомства; я стала ожидать результата его хлопот о восстановлении моих законных прав.
У прабабушки оказался портрет моего деда, Ральфа Кензи, написанный акварелью одним гостившим на ферме путешественником-живописцем. Увидав этот портрет, я нашла, что сходство его с моим Ральфом прямо изумительное. Сходство имен тоже не оставляло никакого сомнения в том, что оба эти Ральфа родственники. Очевидно, дед, будучи очень маленьким, сам прозвал себя Кензи, потому что не мог выговорить более длинного слова Макензи.
Записывая под диктовку прабабушки историю нашего семейства, я полностью убедилась, что законная наследница шотландского баронства Глентирк — именно я, и вполне освоилась с этой мыслью, нисколько не сомневаясь, что мои права будут признаны в Англии.
И вот Ральф явился к нам на ферму с документом, утверждавшим меня в этих правах.
Прабабушка, увидав Ральфа, сделалась как сумасшедшая; она отмахивалась от него обеими руками и кричала, что он выходец с того света и пришел за ее душой, обремененной грехом лжи против него.
А прадедушка (бедный старик уже впал в детство!) принял блестящего офицера прямо за своего приемного сына Ральфа и все время обнимал и целовал его, радуясь его возвращению. Он не мог даже сообразить, что его Ральфу теперь было бы лет под семьдесят, а мой Ральф был лет тридцати. Это происходило оттого, что все Глентирки, как я уже сказала, необычайно похожи друг на друга.
Когда все объяснилось, прабабушка сначала страшно рассердилась на меня за то, что я все скрыла от нее и даже не подавала вида, когда она мне диктовала, что знаю больше нее. В конце концов она, однако, простила меня и даже стала относиться с любовью к моему Ральфу, так напоминавшему ее любимого приемного сына и мужа ее незабвенной дочери, Белой Ласточки.