— А ты где будешь, Миша? — спросил Дауге.
Михаил Антонович поцеловал Жилина, всхлипнул и сказал:
— В амортизаторе, как все.
— А ты, Ваня?
— Тоже,— сказал Жилин. Он придерживал Моллара за плечи.
— А капитан?
Они вышли в коридор, и снова все остановились. Оставалось несколько шагов.
— Алексей Петрович говорит, что не верит автоматике в Джупе,— сказал Жилин.— Он сам поведет корабль.
— Б–быков есть Быков,— сказал Юрковский, криво усмехаясь.— В–всех н–немощных на своих п–плечах.
Михаил Антонович, всхлипывая, пошел в свою каюту.
— Я вам помогу, мсье Моллар,— сказал Жилин.
— Да,— согласился Моллар и послушно обхватил Жилина за плечи.
— Удачи и спокойной плазмы,— сказал Юрковский.
Дауге кивнул, и они разошлись по своим каютам. Жилин ввел Моллара в его каюту и уложил в амортизатор.
— Как жизьнь, Ваньюшя–а? — сказал печально Моллар.— Хорошё–о?
— Хорошо, мсье Моллар,— сказал Жилин.
— А как девушки?
— Очень хорошо,— сказал Жилин.— На Амальтее чудесные девушки.
Он вежливо улыбнулся, задвинул крышку и сразу перестал улыбаться. «Хоть бы скорее все это кончилось!» — подумал он.
Он шел по коридору, и коридор показался ему очень пустым. Он постучал по крышке каждого амортизатора и прослушал ответный стук. Потом он вернулся в рубку.
Быков сидел на месте старшего пилота. Он был в костюме для перегрузок. Костюм был похож на кокон шелкопряда, из него торчала рыжая растрепанная голова. Быков был совершенно обыкновенный, только очень сердитый и усталый.
— Все готово, Алексей Петрович,— сказал Жилин.
— Хорошо,— сказал Быков. Он косо поглядел на Жилина.— Не боишься, малек?
— Нет,— сказал Жилин.
Он не боялся. Он только хотел, чтобы все скорее кончилось. И еще ему вдруг очень захотелось увидеть отца, как он вылезает из стратоплана, грузный, усатый, со шляпой в руке. И познакомить отца с Быковым.
— Ступай, Иван,— сказал Быков.— Десять минут в твоем распоряжении.
— Спокойной плазмы, Алексей Петрович,— сказал Жилин.
— Спасибо,— сказал Быков.— Ступай.
«Это надо выдержать,— подумал Жилин.— Черт, неужели я не выдержу?» Он подошел к двери своей каюты и вдруг увидел Варечку. Варечка тяжело ползла, прижимаясь к стене, волоча за собой сплющенный с боков хвост. Увидев Жилина, она подняла треугольную морду и медленно мигнула.
— Эх ты, бедолага! — сказал Жилин.
Он взял Варечку за отставшую на шее кожу, приволок ее в каюту, сдвинул крышку с амортизатора и поглядел на часы. Потом он бросил Варечку в амортизатор — она была очень тяжелая и грузно трепыхалась в руках — и залез сам. Он лежал в полной темноте, слушал, как шумит амортизирующая смесь, а тело становилось легче и легче. Это было очень приятно, только Варечка все время дергалась под боком и колола руку шипами. «Надо выдержать,— подумал Жилин.— Как он выдерживает».
В рубке Алексей Петрович Быков нажал большим пальцем рифленую клавишу стартера.
Эпилог
АМАЛЬТЕЯ, «ДЖЕЙ–СТАНЦИЯ»
ДИРЕКТОР «ДЖЕЙ–СТАНЦИИ» НЕ ГЛЯДИТ НА ЗАХОД ЮПИТЕРА, А ВАРЕЧКУ ДЕРГАЮТ ЗА ХВОСТ
Заход Юпитера — это тоже очень красиво. Медленно гаснет желто–зеленое зарево экзосферы, и одна за другой загораются звезды, как алмазные иглы на черном бархате.
Но директор «Джей–станции» не видел ни звезд, ни желто–зеленого сияния над близкими скалами. Он смотрел на ледяное поле ракетодрома. На поле медленно, едва заметно для глаза, падала исполинская башня «Тахмасиба». «Тахмасиб» был громаден — фотонный грузовик первого класса. Он был так громаден, что его не с чем было сравнить здесь, на голубовато–зеленой равнине, покрытой круглыми черными пятнами. Из спектролитового колпака казалось, что «Тахмасиб» падает сам собой. На самом деле его укладывали. В тени скал и по другую сторону равнины мощные лебедки тянули тросы, и блестящие нити иногда ярко вспыхивали в лучах солнца. Солнце ярко озаряло корабль, и он был виден весь, от огромной чаши отражателя до шаровидной жилой гондолы.
Никогда еще на Амальтею не опускался такой изуродованный планетолет. Край отражателя был расколот, и в огромной чаше лежала густая изломанная тень. Двухсотметровая труба фотореактора казалась пятнистой и была словно изъедена коростой.
Аварийные ракеты на скрученных кронштейнах нелепо торчали во все стороны, грузовой отсек перекосило, и один сектор его был раздавлен. Диск грузового отсека напоминал плоскую круглую консервную банку, на которую наступили свинцовым башмаком. «Часть продовольствия, конечно, погибла,— подумал директор.— Какая чушь лезет в голову! Не все ли равно. Да, «Тахмасибу» теперь не скоро уйти отсюда».