Тереза не сводила глаз с Фернана. Ей было приятно, что на нее загляделся мальчик, чуть ли не в два раза моложе ее, что он красив, это тебе не какой–нибудь философ, из которого песок сыплется. Да еще и знатен вдобавок.
– Большое спасибо, граф Фернан, – произнесла наконец и она. – Нам здесь очень нравится.
Это прозвучало как «вы мне очень нравитесь».
Долго бродил Фернан в тяжелых думах и грезах. Тереза полна тайн, как сама природа. Когда смотришь ей в глаза, кажется, что заглядываешь в бездны мироздания. Потому–то, наверно, Жан–Жак и связал свою жизнь с нею. В ее лице он обручился с самой природой, сочетающей в себе добро и зло.
И в последующие дни Фернан избегал учителя. Он ходил вокруг да около Летнего дома, заведомо выбирая часы, когда Жан–Жак отсутствовал. Это было подло, нечестно, это было предательством по отношению к учителю. Но разве сам он не учит, что черпать знания следует не столько из книг, сколько из непосредственных наблюдений над природой? Он, Фернан, должен раскрыть темную тайну. Должен понять, что привязывает Жан–Жака к этой женщине, а ее – к животному Николасу.
Недолгое время спустя, показавшееся ему вечностью, он встретил Терезу. Она собиралась пройти мимо, она как будто торопилась куда–то. Он набрался смелости и спросил, не разрешит ли она задать ей несколько вопросов, касающихся Жан–Жака. Она подумала, потом без всякого смущения ответила, что Жан–Жак рано ложится, еще засветло, поэтому она сможет встретиться с Фернаном нынче же вечером, в девять часов, у моста.
– В эти теплые ночи приятно погулять, – сказала она. Она говорила запинаясь, с трудом подыскивая слова.
Ночь была довольно светлая, все же лесные тропинки и дорожки были затенены и терялись во мраке. Тереза и Фернан разговаривали мало, идти надо было осторожно; время от времени они перекликались, предупреждая друг друга о лежащем на дороге камне или о торчащей ветке. Все, что они говорили, они говорили со стесненным дыханием, сдавленными голосами. Они шли, окутанные таинственностью, атмосферой запретности.
Он был в глубоком замешательстве. Вот он крадется по лесу с этой женщиной, как Николас, животное. Что подумал бы Жан–Жак, увидев его сейчас? А Жильберта? Жильберта отвернулась бы от него навек. Однако оба были бы неправы. Он не преследует здесь целей какого–нибудь Николаев, только интерес к философии привел его сюда.
Они подошли к озеру. Здесь была ива, под которой любил сидеть Жан–Жак. Тереза раздвинула ветви и, легонько переводя дыхание, опустилась на скамью из дерна. Скупым жестом она пригласила Фернана сесть рядом. Скамья была узкая. Они сидели вплотную друг к другу.
Напротив был Остров высоких тополей, в тени которых он и Жильберта пели для Жан–Жака. Серебристо–зеленый свет луны заливал остров.
И вот теперь он, Фернан, сидит здесь с женой и подругой Жан–Жака и намерен выспросить ее о нем, шпионить за Жан–Жаком. Но чувство запретного не было неприятно, оно возбуждало.
Все же он невольно слегка отодвинулся от Терезы. Она чуть заметно удивленно повела плечом.
– Вы хотели что–то спросить меня о Жан–Жаке, не правда ли, господин граф? – сказала она своим грудным голосом.
Он был благодарен, что она нарушила тягостное молчание.
– Да, мадам, – поспешил он ответить. – Было бы очень любезно, если бы вы мне рассказали о нем.
– Что же рассказать вам? – спросила она, помолчав.
Он подумал. Потом сказал:
– Что делает Жан–Жак в часы, когда бывает дома? Работает?
Она, слегка недоумевая, ответила:
– Разумеется, мосье. Он часто возится с засушенными растениями Усердно переписывает ноты.
Фернан терпеливо объяснил:
– Меня не это интересует. Я спрашиваю: пишет ли он какое–нибудь новое произведение?
– Бывает, что и пишет, – приветливо–равнодушно ответила Тереза. – Несколько дней назад он мне кое–что читал. Он часто читает мне. Я не все понимаю. У меня, знаете ли, голова плоховатая. Вся эта писанина мне не по зубам. Она вообще не для нынешних людей. Она для тех, кто будет жить после нас, говорит он.
«Мне не следовало бы слушать ее, – думал Фернан. – Это нечестно. Если она предает его, она делает это по глупости, в простоте душевной. Я же ведаю, что творю».
– Не поздно ли, мадам, для вас? – спросил он. – Быть может, хотите вернуться?
– Нет, ничего, – спокойно ответила она. – Жан–Жак в постели, он спит крепко и хорошо.
Фернан ухватился за ее слова, довольный, что разговор перешел на эту безобидную тему.
– Мосье Жан–Жак, значит, чувствует себя хорошо здесь, в Эрменонвиле? – спросил он.