Он добьется возможности заглянуть в мемуары. Тереза ему поможет. В этом смысл его дружбы с Терезой.
Опять бродит он крадучись вокруг Летнего дома. На этот раз ему без «руда удается тайком увидеть Терезу. Они уговариваются о встрече в ближайший вечер, когда Жан–Жак отправится в замок.
В этот вечер Фернан испытывал такую же скованность, как и в первую встречу с Терезой. Они шли рядом по узким дорожкам и молчали. Фернан решил про себя избегать всякого неосторожного слова, всякого неосторожного жеста и говорить с Терезой только об учителе.
Сдавленным голосом, торопливо и сбивчиво заговорил он о том, как знакомые по книгам слова Жан–Жака совсем по–иному воспринимаются, когда слышишь их из его собственных уст и как они тогда воодушевляют, увлекают. И как прекрасно, что сержант Рену под влиянием Жан–Жака отправился в Америку. Тереза удивилась. Насколько ей известно, Франсуа пришлось удрать из Франции, ведь он был замешан в каком–то темном деле, которым заинтересовались королевские суды. Но чего ради станет она все это выкладывать молодому графу?
– Да, – сказала она, – Жан–Жак очень хорошо читает. Приятно, когда кто читает, а ты в это время что–нибудь делаешь. Особенно зимой, вечера длинные, и мне нравится, когда он читает, а я в это время шью.
Они опять подошли к берегу озера, к знакомой иве. Тереза села на дерновую скамью, на которой сиживал обычно Жан–Жак. Скамья была неширокая. Фернан не захотел сесть рядом: он пришел не ради Терезы, а ради Жан–Жака. Он продолжал стоять. Она, несколько удивленная, спросила.
– Почему вы не садитесь?
Он сел. «Говорить только о Жан–Жаке, говорить только о мемуарах», – велел он себе. Вслух он сказал:
– Вы были так любезны, мадам, и поведали мне, что мосье Жан–Жак теперь кое–что пишет и что у него уже есть и готовые рукописи.
Тереза недоверчиво взглянула на него. Смотри–ка, он опять заговорил о писаниях Жан–Жака! Быть может, она ошиблась, быть может, его и в самом деле интересует не она, а эта гора бумаги? Но нет. Разговоры только для отвода глаз. Глупа–то она, может, и глупа, но в том, чего хотят мужчины, ее не обманешь.
– Да, – сказала она, – там есть много написанного, целые пачки, но все это для людей, что будут жить после нас. Разве я не говорила вам?
Он ждал такого ответа и заранее придумал, что на это сказать. Но он все забыл. Ее близость выводила его из равновесия, он и не пытался взять себя в руки. Оба молчали. Впереди неясно вырисовывался Остров высоких тополей, листва на деревьях шелестела, тихо плескалось о берег озеро.
– Как жарко, – сказала Тереза.
Медлительными движениями она развязала ленты чепца и сняла его. Слегка встряхнула рукой волосы, и они всей массой рассыпались по плечам. Он не решался посмотреть в ее сторону. Пряди этих каштановых волос, выбивавшиеся из–под чепца, он помнил. Он представил себе эти волосы открытыми, без чепца. Что–то щекотало его щеку, это были ее волосы, и он все–таки посмотрел на них.
– Да, – сказала Тереза, – волосы у меня густые, длинные, их очень трудно заправить под чепец.
Фернан проглотил слюну. Он не смеет давать себе волю, нельзя ни на секунду терять нить мыслей.
– Я знаю, мадам, – сказал он, – что рукопись мосье Жан–Жака для будущих людей. Но я еще молод и в известном смысле я тоже человек будущего. Вы мне позволите заглянуть в эту рукопись?
Тереза была неприятно удивлена. Возможно ли? Неужели и впрямь его интересуют только писания? Она смутно припомнила, как жаловался Жан–Жак на то, что его друзья что–то меняют в них, желая очернить его перед королем и всем миром. А может, и этот молодой человек?.. Глупости. Она не могла ошибиться. Так хрипло и так возбужденно говорит лишь человек, который желает одного…
Она слегка повернула голову, так что волосы всей своей массой коснулись его лица. Он хотел отодвинуться, хотел бежать. На ничтожную долю секунды вспомнил Жильберту, ее комнату, ее платья, ее запах. Но воспоминание рассеялось, не успев стать отчетливым, а здесь, в непосредственной близости, были волосы Терезы. Рука против его воли скользнула по волнистым прядям, гладила их, погружалась в них, трепала их, тихонько дергала.
– Вы делаете мне больно, – сказала она и в темноте ощупью поискала его руку. Взяла ее в свою. Он, как обожженный, выдернул руку, протянул ее опять, схватил ее руку, обхватил плотнее, стиснул, ослабил пожатие, стиснул чуть–чуть сильнее.
Она ликовала. Но теперь она потомит молодого графа. Она не откликнулась на то, чего он на самом деле хотел, больше того, теперь она взяла деловой тон и вернулась к его глупой ребячьей просьбе – позволить почитать писания Жан–Жака.