Он посмотрел на Варрона искоса, с дружеской озабоченностью, умным и понимающим взглядом. Они сидели рядом на солнце, с мячами у ног, наслаждаясь отдыхом после напряжения игры, глубоко дыша. Каппадокийские рабы массировали их такими движениями, будто месили тесто. Красивая сферистерия — двор для игры, искусно разделенный на площадки, - была залита солнцем. Доносились глухие удары падающих мячей и тихие возгласы игроков.
- Где кончается осторожность, — задумчиво возразил Варрон, - и где начинается трусость? Где кончается храбрость и где начинается безумие? Это интересная тема, она заслуживает того, чтобы два таких мужа, как мы с вами, занялись ею. Вы разрешали мне иногда, мой Фронтон, заглядывать в ваши мысли. Я знаю поэтому, что вы мечтаете о мудрой, приятной старости за письменным столом, о солидном участке земли и высокой пенсии; однако я знаю и то, что вы понимаете прелесть непредвиденного, красочного, авантюрного или как вам это угодно будет назвать. Поэтому вы поймете, что, вопреки всему, и царь Маллук и пресловутые «силы» могут поддаться обаянию авантюрного начала и против всякой логики признать в «человеке из храма» императора Нерона. Разрешите мне, мой Фронтон, попытаться мысленно стать на ваше место и в качестве Фронтона рассудить, как следовало бы в таком случае поступить командующему римским гарнизоном, чтобы действия его были разумными.
- Слушаю вас, — откликнулся, улыбаясь, Фронтон — нога его в белой с желтым сандалии по–прежнему играла мячом, Варрон стал перечислять возможности:
- Вы могли бы, во–первых, поступить, как бравый солдат, и, не думая о себе, попросту попытаться силой взять Теренция. Но чем бы это кончилось? Царь Маллук, однажды признав «Нерона», не потерпел бы насилия над ним, и вам, при всех ваших военных талантах, не удалось бы с вашими пятью сотнями сломить его десятитысячное войско. Вы героически погибли бы - образец доблести, герой из школьной хрестоматии. Дергунчик, со своей стороны, не счел бы для себя возможным оставить безнаказанной гибель гарнизона в Эдессе и вынужден был бы «действовать решительно». Парфянский царь Артабан опять–таки не мог бы равнодушно взирать на римские войска, переходящие через Евфрат, и, возможно, ему удалось бы под видом великой оборонительной войны избавиться от своего соперника Пакора и объединить парфян. В результате, следовательно, была бы новая война с парфянами.
- Допускаю, - ответил Фронтон. - Но все эти соображения должны обсуждаться министрами в Риме или наместниками в Антиохии. Я же, мой Варрон, солдат. И как солдату мне в изложенном вами случае осталось бы лишь умереть героической смертью. Но пока давайте играть дальше.
Он встряхнул кубок с костяшками, опрокинул его.
- Вам начинать, мой Варрон, — сказал он.
- На этот раз вы здорово меня обработали, - признался Фронтон по окончании седьмого тура.
Варрон улыбнулся и поблагодарил его. Фронтон выиграл пять туров. Он - всего два.
- Разрешите мне теперь, — сказал он, отдышавшись, — вообразить себя на месте царя Маллука. Эдесса, несомненно, по крайней мере, не меньше, чем Рим, заинтересована в том, чтобы избежать вооруженного столкновения. Поэтому царь Маллук постарался бы, вероятно, предоставить командующему гарнизоном все возможности без какого бы то ни было прегрешения против дисциплины соблюсти строгую корректность и в то же время не выступить.
- Крепче, крепче, — подбодрял Фронтон каппадокийца, который массировал его, и, повернувшись к Варрону, спросил: — Это все предположения?
- Само собой, — поспешно заверил Варрон своего партнера. - Я лишь теоретически задаюсь вопросом, как бы следовало поступить командующему римским гарнизоном в том случае, если бы царь Маллук или кто–нибудь другой совершили бы последнюю попытку восстановить на Востоке политику Нерона. Следовало ли бы ему ценой своей жизни заранее обречь эту попытку на неудачу, исполнить свой «долг», умереть героической смертью и втянуть империю в войну; либо, — Варрон чуть улыбнулся, — держаться «наказа», без сомнения хорошо усвоенного Фронтоном, офицером императора Флавия - «в случае сомнения лучше воздержаться, чем сделать ложный шаг» — и, повинуясь наказу, уберечь империю от войны с парфянами.
Фронтон дружелюбно разглядывал разгорячившегося Варрона.
- Как глубоко принимаете вы к сердцу этот теоретический вопрос, - сказал он.
- Такого теоретика, как вы, это удивляет? — ответил Варрон. — По–моему, это очень интересная проблема. Кто достойнее: тот ли, кто в таких условиях готов героически, в ущерб делу, умереть, или тот, кто не героически, но корректно, не слишком сопротивляясь, подчиняется необходимости соблюсти нейтралитет?