Суд ждал, но присяжные не возвращались. Брэм сказал, что это небывалый случай. Тогда судья объявил перерыв на два часа. Но когда перерыв кончился, стало известно, что присяжные все еще не пришли к соглашению.
Оказалось, у них возник вопрос, по которому им требуется разъяснение, а именно: они желают знать, состоит ли полковник Селлерс в родстве с Хокинсами. Заседание суда было прервано до утра следующего дня.
Брэм, немало раздосадованный, заметил своему помощнику О'Тулу, что их, видимо, ввели в заблуждение: тот присяжный со сломанным носом, как видно, грамотный!
ГЛАВА XXVI
В ОЖИДАНИИ ТЕЛЕГРАММ
«Wegotogwen ga-ijiwebadogwen; gonima ta-matchi-inakamigad»[189].
Настал знаменательный день — он либо принесет Хокинсам богатство, которого хватит им до скончания века, либо оставит их нищими. И Вашингтон и полковник Селлерс поднялись рано, — ночью обоим не спалось.
Сессия подходила к концу; конгресс принимал один закон за другим с такими судорожными усилиями, словно всякий раз готов был испустить дух. Сегодня состоится третье чтение закона об университете в Буграх, а завтра Вашингтон Хокинс станет миллионером и полковник Селлерс забудет горькую нужду. Но сегодня же, в крайнем случае завтра, присяжные вынесут приговор по делу Лоры — в глубине души Вашингтон боялся, что они признают ее виновной, — и тогда вновь начнутся треволнения и заботы, и долгие, томительные месяцы придется обхаживать судей перед новым процессом.
А кроме того, сегодня же Дилуорти должен быть вновь избран в сенат. Голова Вашингтона пылала: слишком многое поставлено на карту, чтобы можно было оставаться спокойным и рассудительным! Он приходил в восторг, думая о миллионах, но тут же холодел от страха при мысли о Лоре. Зато Селлерс заранее торжествовал победу.
— Все идет как надо, — повторял он, — все будет превосходно. Скоро на нас посыплются телеграммы, сынок, и ты сам увидишь, что я прав. Пускай присяжные решают, как им заблагорассудится, не все ли равно?
Завтра же мы пошлем в Нью-Йорк миллион долларов и напустим адвокатов на судей; будь покоен, они будут ходить от одного к другому, увещевать, и упрашивать, и умолять, и лить слезы. Они всегда так действуют — и всегда выигрывают дело. И на сей раз тоже выиграют. Они добьются применения habeas corpus, и приостановки судопроизводства, и замены неугодных им судей, и нового слушания дела, и отказа от обвинения — и наша взяла! Для нью-йоркского адвоката это не хитрость, это в порядке вещей. Самая обыкновенная бюрократическая процедура. В области правосудия, видишь ли, все основано на бюрократии и на проволочках. Для тебя-то это китайская грамота, но для человека искушенного все это просто-напросто… погоди, как-нибудь при случае я тебе растолкую. Теперь все пойдет как по маслу. Вот увидишь, Вашингтон, вот увидишь, все будет хорошо! И потом, дай-ка сообразить… Сегодня Дилуорти выберут в сенат, а уже послезавтра вечером он будет в Нью-Йорке и тоже поддержит нас. Ты столько времени живешь в столице, пора тебе знать, что, когда у сенатора кончается срок полномочий, люди его и не замечают; а как его выберут на новый срок, так всякий спешит поклониться пониже: «Поздравляю, сенатор, да благословит вас бог, сэр, я счастлив снова видеть вас в Вашингтоне!» Так вот, понимаешь ли, совершенно естественно, что в последнее время его влияние было не так уж велико; но теперь его опять выберут на шесть лет — и послезавтра его слово, даже самый пустячный намек, будет на вес золота. Господи помилуй, да стоит ему захотеть — и, когда он вернется, он один мигом провернет все эти штуки для Лоры — и habeas corpus, и замену судей, и все что угодно.
— А ведь верно, — оживился Вашингтон, — я об этом не подумал. Вновь избранный сенатор — это сила, что и говорить.
— Ну, конечно, сила. Такова уж природа человеческая. Взять хотя бы меня. Когда мы только что приехали в Вашингтон, меня называли и мистер Селлерс, и майор Селлерс, и капитан Селлерс, — и ни один человек почему-то не мог запомнить, кто же я такой на самом деле; а как только наш законопроект прошел в конгрессе, так я сразу стал полковник Селлерс, — и теперь, будь спокоен, никто не ошибется. И всяк старается мне угодить. И что я ни скажу — это замечательно, сэр, прямо замечательно! Как видно, я уже теперь не говорю ни одного неостроумного слова. Только и слышно: «Приходите к нам обедать, полковник!»; «Почему вы нас никогда не навестите, полковник?» Полковник сказал то, полковник сказал это. «А знаете, такой-то сделал то-то, — да-да, чистая правда, мой муж слышал это от самого полковника Селлерса!» Понимаешь, в чем тут штука? Но вот сенат прервал работу, и наш грандиозный законопроект повис в воздухе, — и черт меня дери, если я не оказался просто-напросто «стариной Селлерсом». А на прошлой неделе палата приняла его в третьем чтении, — и теперь я опять полковник; и если бы мне пришлось съесть все обеды, на которые меня приглашают, через две недели я бы, пожалуй, лопнул.