Остается ли тут место для человека, права которого в литературе были только что с такой торжественностью провозглашены? И провозглашены совершенно искренна. «Больше всего мне нужно знать, что чувствуют люди, – писал Уэллс, – проникнуть под внешний покров заученного, сквозь инстинктивную защитную броню в самую сокровенную сущность человека… Я живу в эпоху, когда искреннее и глубокое проникновение в человеческие эмоции, к которому я тяготею, встречает отпор и подавляется, когда писателя призывают оставить попытки отражения действительности такой, какова она есть, а заняться изготовлением красивых масок из картона, льстящих тщеславию глупцов и предусмотрительности трусов». Писать о человеке для Уэллса в той же мере значило выполнять свою социальную задачу, как и писать о человечестве в целом. Но не затеряется ли человек, подобно пылинке в грандиозных просторах мироздания, изобразить которое Уэллс поставил себе задачей?
Это было, пожалуй, главной трудностью, которая встала перед Уэллсом как художником, в такой же мере желавшим обрисовать свой век в его конкретных, вещественных и человеческих приметах, как и передать самое общее, недоступное простому наблюдателю представление о современной действительности. Эта трудность и привела к тому, что творчество Уэллса довольно четко разделилось на два направления. Он писал фантастические романы, где действительность представлена очень обобщенно, и так называемые «бытовые романы». В романах Уэллса «Колеса фортуны», «Любовь и мистер Люишем», «Киппс», «Жена сэра Айзека Хармана» и ряде других мы встретим интересные человеческие характеры, много юмора, много бытовых зарисовок – и ни капли фантастики. Здесь только люди в привычном своем окружении. Романтики или обыватели, люди, пытающиеся понять жизнь и как-то переделать ее, или же недалекие создания, примитивно реагирующие на повороты судьбы… Но Уэллса никак нельзя обвинить в бездумном бытописательстве. Пишет ли он о недалеком приказчике Киппсе или о рвущейся из своего окружения леди Харман, старается ли удержаться от комментариев или перемежает повествование авторскими отступлениями, он никогда не мелочный бытописатель. Самые на первый взгляд непритязательные его вещи очень крепко посажены в ячейки его системы. Когда он писал не о мире в целом, то писал об отношении его «простейших составляющих» – людей – все к тому же миру, увиденному глазами ученого. Однако различие между бытовыми и фантастическими романами в смысле охвата действительности все-таки оставалось значительным, и Уэллс чем дальше, тем больше стремился его преодолеть. Он ввел в свой роман нового героя – ученого, человека, живущего уже не в фантастической, а в конкретной социальной действительности и вместе с тем занятого всеми теми вопросами, которые волновали автора. Так появилось несколько романов Уэллса о судьбе и работе ученого, в том числе лучший из них – «Тоно Бенге».
В раннем творчестве Уэллса дело обстояло иначе. Когда человек и история, человек и человечество, человек и вселенная соединяются вместе в пределах одного произведения, человек рисуется в тех формах, какие до Уэллса придали ему неоромантики, – концентрированных, выпуклых, обобщенных. Тогда только он приходит в соответствие со всем строем романа и масштабом уэллсовской мысли.
Так был написан уже первый роман Уэллса – «Машина времени», где фантастические образы морлоков и элоев должны были выразить мысль Уэллса о бедах, грозящих человечеству, если оно и дальше будет развиваться прежним путем. Порок современного общества Уэллс видит в том, что оно все больше распадается на тружеников и бездельников, и логические выводы из этого положения вещей он изображает в своем романе. В далеком будущем, нарисованном в «Машине времени», потомки теперешних буржуа и пролетариев, это даже не «две нации», а две разные породы человекоподобных существ – одни в течение многих тысячелетий были лишены благ культуры и просто человеческих условий существования, другие все это время бездельничали. Человек остается человеком только до тех пор, пока он трудится и развивается духовно, утверждает Уэллс. И он обвиняет буржуазное общество в том, что оно, разобщая людей на классы эксплуататоров и эксплуатируемых, оказывается враждебным самой человеческой природе. Конечно, этот роман Уэллса вернее характеризует настоящее, нежели будущее. Мы знаем, что возможность осуществления мрачного пророчества Уэллса исключена уже потому, что человечество не будет жить долго в условиях капитализма. К тому же и биологические рассуждения Уэллса в «Машине времени» неверны. Ученый уступил свое место сочинителю. Но в дальнейшем Уэллс научился ставить на службу литературе точное научное знание.
«Машина времени» была опубликована в 1895 году. В том же году Уэллс узнал о смерти своего учителя. И его следующий фантастический роман, «Остров доктора Моро», оказался лучшей памятью Томасу Хаксли. В этом романе научная достоверность не помешала, а, напротив, помогла ему подняться до той меры обобщения, о которой мечтал Хаксли.
Все знают историю Робинзона Крузо, который прожил двадцать восемь лет на необитаемом острове, причем значительную часть этого времени в полном одиночестве, и не только не растерял свои человеческие качества, но и сделался законченной личностью, своего рода олицетворением всего человечества. Но Робинзон Крузо был не более чем удобной для автора выдумкой. Его реальный прототип, английский моряк Александр Селкирк, за несколько лет совершенно одичал, утерял способность к членораздельной речи, повредился в уме. Не менее известны история Тарзана у Бэрроуза и Маугли у Киплинга. Они в такой же степени противоречат действительности. Науке известны десятки детей, выращенных зверями. Собиранием этих случаев занимался еще Карл Линней, который описал их в своем капитальном труде «Система природы» (1735). Последние сведения о детях, выращенных зверями, пришли в 1956 году из Индии. Эти случаи по-своему единообразны. В руки врачей всякий раз попадали уже не люди, а человекоподобные существа, неспособные ходить на двух ногах, неспособные усвоить человеческую речь, с повадками зверей, их воспитавших. Попытки «очеловечивания» приносили очень малые результаты. Человек в отличие от зверя существует только как часть человечества. Вне общества человек превращается в животное.
В «Острове доктора Моро» Уэллс поставил своеобразный «биологический эксперимент». Доктор Моро на необитаемом острове занимается очеловечиванием зверей, вернее сказать, дает им при помощи последовательных хирургических операций, заменяющих долгий процесс естественной эволюции, потенциальную возможность очеловечивания. Дальнейшее мало его интересует. Хирургический эксперимент окончен, и очередной человеко-зверь отпускается на все четыре стороны. Но стадный инстинкт собирает животных вместе, а затем у них возникает нечто подобное обществу. Процесс подавления звериных инстинктов, зарождения начатков морали, иными словами, очеловечивания, происходит в этом первоначальном «обществе». Но вот «общество-стадо» распалось, и люди-звери снова возвращаются к животному состоянию.
«Остров доктора Моро» написан сатириком. «Общество-стадо», где люди находятся еще на очень шаткой грани между звериным и человеческим состоянием, жестокость прогресса, олицетворенного в докторе Моро, идиотские молитвы, которые возносят люди-звери своему создателю, – все это нужно было Уэллсу для критики современного общества. Его сатира кое в чем напоминает сатиру Свифта, который изобразил буржуазного индивида в образе звероподобного «йеху». Но Уэллс не просто сатирик, поставивший на службу своим целям знание биологии. Как всякий крупный писатель, он стремится докопаться до первооснов изображаемых им явлений, а как ученый ищет эти первоосновы в объективных законах жизни – в данном случае в человеке, этом «исходном материале истории». Объективно-научное служит ему прочной основой для социологических выводов.