А тут вот у Григория в семь издана своя целая книга!
Всё это меня удивляет.
Сам я первую русскую букву написал лишь в школе.
А пошёл я в школу в девять лет без десяти дней. Была послевоенная разруха. Досталось ухватить голоду…
Читать и говорить Григорий начал почти в одну пору.
А вот пить и курить…
Тут что-то не заладилось. Полный провал. Не пьёт, не курит. И даже не тянет! Весь в отца.
Чтение ему далось играючи, как я сказал, благодаря разрезной азбуке Мурмана.
Без нажима, без доходчивых лекций о пользе чтения Гриша быстренько перезнакомился со всеми буквами.
Мы с женой и не заметили, как он между делом пошёл основательно читать. А там и пописывать и на стенах, и на дверях, и на всём, на чём только можно карандашом карябнуть.
В пять я повёл его в школу на смотрины.
– Читает за второй класс! – был суровый приговор.
В шесть – школьник.
И тут божьи искры сыпанули изо всех щелей.
Уже в семь лет он, круглый отличник, стал пятиклассником. В десять лет – восьмиклассник!
Это по части учёбы.
А с сочинительством…
В свой дневник я записывал на пишущей машинке истории, что случались с Григорием.
Он стоял за спиной или сбоку и ревниво следил, всё ли я правильно пишу.
Значит, я пишу, а у меня за спиной мой юный кровный цензор.
Не дай Бог написать слово, которое он не говорил.
Не дай Бог просто пустить на лист опечатку.
– Папа! Ты неправильно напечатал! Исправляй! Ну скорейше!!!
Что мне оставалось делать?
Исправлял, конечно.
Я предложил ему сочинять вместе.
Три коротких стишка наших напечатала газета «Труд» 22 июня 2000 года.
А с прозой ну совсем не заладилось.
Из-за какого-нибудь одного слова подымалась такая буча, что мы тут же выключали компьютер.
И только тут я задумался, как же это люди умудряются сочинять вместе.
Или, может, всё-таки пишет один?
А второй занят культурной обслугой пишущего и вдохновляет его на сочинительство? Чешет пятки, подаёт повкусней чай или коньячишко там?..
– За одним компьютером нам не усидеть, – сказал я. – Каждый молотит свою копну!
Смотрел он, смотрел, как я пишу. Читал, читал мои записки и, плотно вздохнувши, сам начал записывать свои смешинки.
Как видим, заразителен не только дурной пример. Дети всегда пытаются копировать родителей. Ну раз пишет отец, почему не писать сыну?
И эта «игра в папу» подтолкнула меня к неожиданному ходу.
Прибежав из сада ли, из школы ли он летел сразу к компьютеру и на бегу начинал взахлёбку рассказывать о своём последнем приключении.
Я ему говорил:
– Свои десять минут игры на компьютере ты получишь после того как запишешь эту свою новую историю.
– Оя! Да или мне жалко своих слов? Пожалуйста!
Со временем он без напоминаний записывал свежие приключения и потом уже переходил к своим стрелялкам-игралкам.
Так без нажима, исподволь, потихоньку я приучил его к сочинительству-игре.
Неповторим, пленителен язык детства. Порой у меня вызывала гордую зависть волшебная образность сынова письма. И в такие минуты я невольно вспоминал Льва Толстого, его статью «Кому у кого учиться писать, крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят?» Есть, есть чему поучиться у сына. Иногда его «красота выражения жизни в слове» была просто непостижима.
Сын называл свои истории смешинками. А я называю их гришинками. Сработал же сам Гриша!
Итак, всё!
Мы на полном самообслуживании. Так-то оно надёжней. Каждый сам себе царь!
В общем нашем дневнике я помечал его смешинки красной собачкой. Был у него такой штампик.
То сын воображал себя кошкой, то коньком, то крыской…
А тут вот дорос и до собаки.
Выбился в таксочки!
– У меня не руки, а лапы! У меня не лицо, а мордочка! Я не говорю, не мяукаю, не ржу. А лаю! У меня не комната, а конура! Это понять взрослюки могут?!
– Извините, сударь, пробуем-с…
Что у шестилетика Гриши получалось со смешинками, судить не мне с ним. А читателям.
И мы вместе отвезли первые его гришинки в самую главную газету России. В «Российскую газету».
А чего мелочиться?
Играть так играть по-крупному.
И 23 июля 1999 года на тридцать первой странице юмора "Шутить изволите?" появились гришинки!
"Российская газета" подпустила к гришинкам дружеский шарж художника Владимира Захаркина.
Весёлый мальчик с соской в зубах увенчан лавровым венком.