* * *
Нынче я больше уже не надеюсь на чудо,
Бога прошу, чтоб меня не сломила беда.
Всё, что я мог, я сказал ПО ДОРОГЕ ОТТУДА,
Только теперь я уже по дороге туда.
Книги названье — для домыслов острая пища.
Только названье моё говорило о том,
Как продолжается жизнь по дороге с кладбища,
Смыслы другие пристали к названью потом.
Вот на последнем мосту на границе России
Осатанелый вагон прогремел колесом.
Я с той поры только ОТСВЕТЫ вижу НОЧНЫЕ,
Только кружусь по вселенной в ПОЛЁТЕ КОСОМ.
Кажется мне, что ещё и сегодня я слышу,
Как громыхал по мосту окаянный вагон,
Пусть я в грозу забежал под защитную крышу,
Только НА КРЫШЕ моей восседает ДРАКОН.
В детстве у дома сугроб подымался саженный,
Нынче в окно мне глядит небоскрёбов гора.
Всё-то кружусь и кружусь я по ЗАЛУ ВСЕЛЕННОЙ,
А надо мною СОЗВЕЗДЬЕ висит ТОПОРА.
Все мы живём, приближаясь к прощальному мигу,
Все мы боимся уйти, не оставив следа.
Что же, — пора написать мне последнюю книгу —
Книгу о том, что сбылось ПО ДОРОГЕ ТУДА.
* * *
Всё растёт и растёт он, кладбищенский мой околоток,
И о мёртвых весёлая птица на ветке поёт.
Отгуляешь своё, задерёшь к облакам подбородок
И с торжественным пеньем отправишься в звёздный поход.
Ну, а лет через сорок какой-нибудь Петька иль Димка
Фотографию старую тронет ленивой рукой.
Я взгляну на него с пожелтевшего ломкого снимка,
А он даже не спросит у матери, кто я такой.
Мой потомок живой, понапрасну столкнулись с тобой мы,
Пусть твой день без помехи привычной пойдёт колеёй,
Ты с твоими друзьями — совсем из другой вы обоймы,
Все твои на земле, а мои уже все под землей.
Я своё отгулял, я отбыл на земле мои сроки,
Отчего же мне терпкою завистью сердце щемит,
Что ты можешь прочесть даже эти печальные строки,
А моё поколенье забыло земной алфавит.
Для чего же всю жизнь это небо мы любим и славим,
Для чего эта синяя даль меня с детства звала,
Если здесь, на земле, все богатства свои мы оставим —
Наши песни, и мысли, мечты, и слова, и дела?
* * *
Сергею Голлербаху
Я забился за кулисы,
Я закрылся на крючок,
Раздражительный и лысый
Неудачник-старичок.
Самому непостижимо,
Как я старый стал и злой,
Как себе на щёки грима
Наложил я жирный слой.
Только в этот раз паршиво
Я усвоил роль свою,
И с отчаяния пиво
В одиночестве я пью.
Вот герольд уже на сцене
Встал с трубой, укрытый тьмой,
А по сцене бродят тени.
Очень скоро выход мой.
Как раздвинется завеса,
Трубы небо затрясут,
И тогда начнется пьеса
Под названьем «Страшный суд».
* * *
С ворохами рыжей рвани
Только что простились мы.
На космическом экране —
Чёрно-белый фильм зимы.
Я закашлялся от стужи,
Я прикрыл перчаткой рот,
Я, шагнувши неуклюже,
Угодил в снеговорот,
И, барахтаясь бессильно
В навалившемся снегу,
Я предчувствую, что фильма
Досмотреть я не смогу.
* * *
Всё снега, да снега, да метели,
Нелюдимый скалистый простор.
В горностаевых мантиях ели,
Как монархи, спускаются с гор.
И оленей пугливое стадо
От дороги уходит в снега.
Вот какое оно — Колорадо,
И такая ж, наверно, тайга.
* * *
Я становлюсь под старость разговорчив,
Особенно по вечерам зимой.
Презрительное выраженье скорчив,
Сидит напротив собеседник мой.
Пойми, пора мне разобраться толком
Кто я такой? Ответь мне напрямик,
Зачем я заблудившимся осколком
Летел с материка на материк?
Да, знаю я, что тёмные есть силы,
Но светлые ведь тоже силы есть:
Нам тёмные вытягивают жилы,
А светлые несут благую весть.
Но ты ответь мне, в чем свобода воли,
Моя заслуга и моя вина,
В тех радостях, в тех бедствиях, в той доле,
Которая мне на земле дана?
Но он в ответ не говорит ни слова.
Ему скучна вся эта болтовня.
Насмешливо из зеркала большого
Мой собеседник смотрит на меня.
* * *
Про эту скрипучую
Берёзу в саду
Слова наилучшие
Я не найду.
Тут не до лексики!
Благоговей!
Всё золото Мексики
Виснет с ветвей.
И в Пенсильвании
Лист колдовской
Кружит, позванивая
Русской тоской.
* * *
Что вспоминать? Плакать о чём?
Над головой — тёмная высь.
В сон уходя, тёплым плечом
Ближе ко мне ты примостись.
Мысли бегут быстро, как дым.
Где-то с небес валится гром.
Слышу, как в лад с сердцем твоим
Сердце моё бьёт под ребром.
Нас на часов шесть или семь
Запорошит сонной пургой.
И до утра где-то совсем
Мы на звезде бродим другой.
Может быть, там, в звёздной пыли,
Я, наконец, что-то пойму.
С правдой земли, с ложью земли
Сладить уму не моему.
Длинная жизнь! Сколько ночей,
Дней, вечеров, сумерек, зорь.
Лучше, мой друг, с ходом вещей
Ты на земле больше не спорь!
Я написал несколько книг,
Всё о себе, о прожитом,
Только пора мне напрямик
Честно сказать людям о том,
Что у меня важный пробел,
Что у меня крупный провал,
Что я на мир жадно смотрел,
А понимать — не понимал.
* * *
Мой взгляд, отделившись быстро
От моего зрачка,
Перелетает искрой
По проводам стиха.
Жизнь с её благодатью,
Как даровой матерьял,
Я на стихи растратил,
В рифмах порастерял.
Не каких-то глаголов виды,
Не лексические слои,
В этих строчках мои обиды,
Мои слёзы, жесты мои.
И в стихи я из сердца буду,
Пока я на земле стою,
Как в сообщающиеся сосуды,
Перекачивать кровь мою.
* * *
Воздух темнел на Владимирской горке,
Где-то внизу тарахтели моторки,
Месяц за веткой спускался в проём,
Заколыхалась листва ворохами.
Мы на скамейке сидели втроём,
Мы говорили друг с другом стихами.
Недалеко над днепровской водой
Кто-то запел о любви молодой.
А от тайги до британских морей
Тёмные вышки росли лагерей.
Если бы не было этого дня,
Если бы не было этого вечера, —
Значит — и не было в мире меня,
И обо мне разговаривать нечего.
В небе заката лежит поперечина,
В ней уже мало осталось огня.
Сам себе долю бродяжную выбери
И по окольным дорогам кружись.
Но и за четверть секунды до гибели
Помни, что чудом была твоя жизнь.
Каждому встречному дереву радуйся,
Кланяйся солнцу, приветствуй дожди.
И ничего, что ты прожил без адреса,
Только ответа на письма не жди.
Всё, во что верил, и всё, за что ратовал, —
Кажется, кануло в тёмный пролом.
Может быть, ангел почтовый припрятывал
Письма твои у себя под крылом?
Вслушайся в звёздную ночь одиночества
И ничего от людей не таи:
Ангелу, может, доставить захочется
По назначению письма твои.
* * *
Привыкали мы всякую ересь
Читать на страницах газет.
Твердят, с географией сверясь,
Что я эмигрантский поэт.
Я знаю — всё стерпит бумага,
Чем люди её нагрузят.
Но если я даже бродяга,
У книг моих есть адресат.
Пускай и ухабы и встряски —
Моё кочевое житьё,
Но разве должно быть в участке
Прописано слово моё?
Иль, может быть, критик циничный
Действительно способ нашёл
В стихи мои столб пограничный
Забить, как осиновый кол?
Художника судят по краскам,
Поэта — по блеску пера.
Меня называть эмигрантским
Поэтом? Какая мура!
* * *
Гурьбою по булыжной мостовой
Сухие листья гнались друг за другом,
Да из-за веток яблони кривой
Звезда глядела на меня с испугом.
А я припоминал за пядью пядь
Всю жизнь мою и славил Божью милость,
И мне хотелось людям рассказать
О том, что на земле со мной случилось.
И жизнь мою укладывал я в стих
С паденьями, со взлётами, с грехами,
Да у меня и не было других
Причин, чтоб разговаривать стихами.
* * *
Он красоту от смерти уносил!
Бунин
Олень упал. Пробила шею пуля.
За деревом, его подкарауля,
Стояла смерть в дублёном кожухе,
В папахе старой и с ружьём в руке.
Олень хрипел и скрёб рогами пень,
И, умирая, вздрагивал олень.
Казалось, что он жаловался громко,
Казалось, что, собрав остаток сил,
Он Бунину рассказывал о том, как
Он красоту от смерти уносил,
Как жил в лесу, щипал кусты по скалам
И спал, укрывшись звёздным покрывалом.
И в тот же самый день в больнице где-то
Родился человек и стал кричать.
О нём уже заполнена анкета,
Указаны его отец и мать,
Какой в нём вес, глаза какого цвета,
Стоит на папке номер и печать.
В хранилище особого отдела
Заведено на человека дело.
И кажется, что в этой папке плотной
Весь человек упрятан как живой —
Он с метрикой, он с книжкою зачётной,
С дипломом он и с книжкой трудовой,
Он с паспортом и с воинским билетом,
Он на расправу справкам и анкетам
И бюрократам выдан с головой!
Там аккуратно сложен каждый листик,
Там человек измазан дёгтем лжи
И вывален в пуху характеристик!
И в сыске искушённые мужи
Там только ждут условленного знака,
Чтоб, шутку безобидную твою
Истолковав превратно и двояко,
Состряпать уголовную статью.
А мне бы жить и умереть оленем,
Над озером в заснеженном лесу,
Где каждый вяз могучим разветвленьем
Удерживает звёзды на весу.
Пускай всю жизнь облавы, и погони,
И ледяные ветры всех ночей,
Но только б не за проволокой в Зоне
Под отческим присмотром стукачей.
ПАМЯТИ СЕРГЕЯ БОНГАРТА
Ну вот, погостил и ушёл восвояси,
За друга в пути — мой сегодняшний тост!
Он с нашей планеты уходит по трассе
Поэтов, художников, ангелов, звёзд.
Я знаю — ему и сейчас не до смерти.
Я знаю, что смотрит он пристально вниз,
Туда, где остался стоять на мольберте
Последний набросок — прощальный эскиз.
Серёжа, мы в Киеве, в тёмной квартире.
Когда-то с тобою мы встретились здесь.
На старой газете картошка в мундире,
А в кружках какая-то горькая смесь.
И всюду подрамники, кисти, окурки,
И прямо с мольберта глядит с полотна
Парнишка в распахнутой лихо тужурке,
Склонённый в тоске над стаканом вина.
Так вот в чём искусства могучее чудо:
С такою тоскою глядит паренёк,
Таким одиночеством дует оттуда,
Что глянешь — и ты уж не так одинок.
Мы выросли в годы таких потрясений,
Что целые страны сметали с пути,
А ты нам оставил букеты сирени,
Которым цвести, и цвести, и цвести.
Еще и сегодня убийственно-густо
От взрывов стоит над планетою дым,
И всё-таки в доме просторном искусства
Есть место стихам и картинам твоим.
И ты не забудешь на тёмной дороге,
Как русские сосны качают верхи,
Как русские мальчики спорят о Боге,
Рисуют пейзажи, слагают стихи.
* * *
Рюрику Дудину
Где машина мчится за машиной
И под мост ныряет, как в провал,
Эллина в тунике с дудкой длинной
Кто-то на стене нарисовал.
Кружатся однообразно сутки,
День и ночь машины мчат и мчат,
День и ночь играет он на дудке,
Как тысячелетия назад.
Ничего, что ветры воют дико,
Что снега бегут над ним гурьбой,
Что с годами синяя туника,
Выцветая, стала голубой,
Что вблизи встаёт махиной жуткой
Небоскрёб во весь гигантский рост…
Как тебя с твоей смешною дудкой
Занесло сюда, под этот мост?
Ты о чём горюешь одиноко,
И в уединении своём,
Может быть, играешь песню Рока
Тем, кто тут мелькает за рулём?
Ты глядишь из мрака ниши узкой
И напоминаешь мне о том,
Что и я с моею дудкой русской
Оказался где-то под мостом.
* * *
Меж небом и землёю в коридоре,
Похожие на поседевших птиц,
Мои друзья и я в житейском море
Качаемся на палубах больниц.
А было путешествие отменным,
Благоговейно поклонились мы
Камням Европы, всё еще священным,
Америки увидели холмы.
Спеша путем подъёмов и обвалов,
Мы чувствуем по холоду в груди,
Что никаких других не будет палуб,
Что гавани остались позади.
* * *
Сам я толком не знаю,
Что от жизни я жду.
На подножку трамвая
Я вскочил на ходу.
Да, наверное, круто
Повернув невзначай,
Где-то сбился с маршрута
Непутёвый трамвай.
И вагон как попало
Скрежетал, громыхал
С одного перевала
На др