Выбрать главу
И юношу, поднявшего клинок Над пропастью бетонного колодца. И белый окровавленный платок На сабле коменданта — враг сдается!
Георгий — он в руках ростовщика! Но не залить зарю лавиной мрака. Не осквернит негодная рука Его неоскверняемого знака.
Пусть пошлости неодолимой клев Швыряет нас в трясучий жизни кузов, — Твой знак носил прекрасный Гумилев И первым кавалером был Кутузов!
Ты гордосгь юных — доблесть и мятеж, Ты гимн победы под удары пушек. Среди тупых чиновничьих утех Ты — браунинг, забытый меж игрушек.
Не алчность, робость чувствую в глазах Тех, кто к тебе протягивает руки, И ухожу… И сердце всё в слезах От злобы, одиночества и муки.

ВОСЕМНАДЦАТОМУ ГОДУ[89]

Идут года. На водоемах мутных Летящих лет черту не проведу. Всё меньше нас, отважных и беспутных, Рожденных в восемнадцатом году.
Гремящий год! В венце багровых зарев Он над страной прозыбил шаткий шаг, То партизан, то воин государев, Но вечно исступлением дыша.
_____
И, обреченный, он пылал отвагой. Был щит его из гробовой доски. Сражался он надломленною шпагой, Еще удар, и вот она — в куски.
И умер он, взлетев ракетой яркой, Рассыпав в ночь шрапнели янтаря; В броневике, что сделан из углярки, Из Омска труп умчали егеря.
Ничьи знамена не сломила гибель, Не прогремел вослед ничей салют, Но в тех сердцах, где мощно след он выбил, И до сих пор ему хвалу поют.
И не напрасно по полям Сибири Он проскакал на взмыленном коне В защитном окровавленном мундире, С надсеченной гранатою в руке.
Кто пил от бури, не погасит жажды У мелко распластавшейся струи, Ведь каждый город и поселок каждый Сберег людей, которые — твои.
Хранят они огонь в глазах бесстрастных, И этот взор — как острие ножа. Ты научил покорных, безучастных Великому искусству мятежа!
Пусть Ленин спит в своем гробу стеклянном — Пуст Мавзолей и мумия мертва, А ты еще гуляешь по полянам, И году прогремевшему — хвала.
Хвала тебе, год-витязь, год-наездник, С тесьмой рубца, упавшей по виску. Ты выжег в нас столетние болезни: Покорность, нерешительность, тоску.
Всё меньше нас — о Год! — тобой рожденных, Но верю я, что в гневе боевом По темным селам, по полям сожженным Проскачешь ты в году…

БЕЗ РОССИИ (Харбин, 1931)

«Свою страну, страну судьбы лихой…»[90]

Свою страну, страну судьбы лихой, Я вспоминаю лишь литературно: Какой-то Райский и какой-то Хорь: Саводников кладбищенские урны!
И Вера — восхитительный «Обрыв» — Бескрылая, утратившая силу. И, может быть, ребенком полюбив, Еще я вспомню дьякона Ахиллу.
Конечно, список может быть длинней, Но суть не в нем; я думаю, робея, — В живой стране, в России этих дней, Нет у меня родного, как в Бомбее!
Не получить мне с родины письма С простым, коротким: «Возвращайся, милый!» Разрублена последняя тесьма, Ее концы разъединили — мили.
Не удивительно ли: страна — В песках пустыни, что легли за нами, — Как скользкая игла обронена, Потеряна, как драгоценный камень!
Уже печаль и та едва живет, Отчалил в синь ее безмолвный облик, И от страны, меня отвергшей, вот — Один пустой литературный облик.

«Хорошо расплакаться стихами…»

Хорошо расплакаться стихами. Муза тихим шагом подойдет. Сядет. Приласкает. Пустяками Все обиды наши назовет.
Не умею. Только скалить зубы, Только стискивать их сильней Научил поэта пафос грубый Революционных наших дней.
Темень бури прошибали лбом мы, Вязли в топях, зарывались в мхи. Не просите, девушки, в альбомы Наши зачумленные стихи!
Вам ведь только розовое снится. Синее. Без всяких катастроф… Прожигает нежные страницы Неостывший пепел наших строф!

ПЕРЕХОДЯ ГРАНИЦУ[91]

Пусть дней немало вместе пройдено, Но вот не нужен я и чужд, Ведь вы же женщина — о Родина! — И, следовательно, к чему ж
Всё то, что сердцем в злобе брошено, Что высказано сгоряча: Мы расстаемся по-хорошему, Чтоб никогда не докучать
Друг другу больше. Всё, что нажито, Оставлю вам, долги простив, — Вам эти пастбища и пажити, А мне просторы и пути.
Да ваш язык. Не знаю лучшего Для сквернословий и молитв, Он, изумительный, — от Тютчева До Маяковского велик.
Но комплименты здесь уместны ли, — Лишь вежливость, лишь холодок Усмешки, — выдержка чудесная Вот этих выверенных строк.
Иду. Над порослью — вечернее Пустое небо цвета льда. И вот со вздохом облегчения: «Прощайте, знаю: навсегда!»
вернуться

89

Восемнадцатому году. «…В броневике, что сделан из углярки, / Из Омска труп умчали егеря» — имеется в виду В.О.Каппель (см. прим. к стихотворению «Броневик») и броневик, позднее получивший его имя. «…проскачешь ты в году…» — стихотворение оборвано сознательно, хотя младшие современники Несмелова склонны были читать недостающую часть строки как «сороковом». Какое прочтение на самом деле подразумевал автор — установить не удалось.

вернуться

90

«Свою страну, страну судьбы лихой…». Райский, Вера — герои романа И.А. Гончарова «Обрыв» (1870). Хорь — персонаж рассказа И.С. Тургенева «Хорь и Калиныч» (1847). Саводники — имеются в виду учебники В.Ф. Саводника (1874–1940) «Краткий курс русской словесности с древнейших времен до конца XVIII века» (1913) и «Очерки по истории русской литературы XIX века» (1906), служившие основным пособием для изучения русской литературы в гимназиях, позднее — в средней школе до конца 20-х годов XX в. Дьякон Ахилла — один из героев романа Н.С. Лескова «Соборяне» (1872).

вернуться

91

Переходя границу. Об обстоятельствах перехода Несмеловым границы между СССР и Китаем в мае 1924 года см. воспоминания «Наш тигр» и «О себе и о Владивостоке» во втором томе данного издания.