«В Москву, — писали предки
В тетради дневников, —
Как зверь, в железной клетке
Доставлен Пугачев.
И тот Емелька в проймы
Железин выл, грозя,
Что ворон-де не пойман,
Что вороненок взят.
И будто, коль не басни,
О полночь, при светце,
Явился после казни
В царицыном дворце.
— Великая царица, —
Сказал, поклон кладя, —
Могу ль угомониться,
Не повидав тебя.
На бунт я сёла дыбил
И буду жить, пока
Твой род не примет гибель
От гнева мужика».
Сказал. Стеною скрыта,
Тень рухнула из глаз,
На руки фаворита
Царица подалась.
Столетье проклубилось
Над Русью (гул и мгла).
Она с врагами билась,
Мужала и росла.
В боях не был поборон
Ее орел, двуглав,
Но где-то каркал ворон,
Как пес из-за угла.
И две блуждали тени
С заката до утра
От Керчи и Тюмени
До города Петра.
…Болота и равнины,
Уральских гор плечо…
Одна — Екатерина,
Другая — Пугачев.
Одна в степи раздольной
Скликает пугачей,
Другая в сонный Смольный
Сойдет из мглы ночей.
Дворянским дочкам — спится,
Легки, ясны их сны,
И вот императрица
Откроет свой тайник.
Румяна и дородна,
Парик — сребряный шар,
Войдет она свободно
В уснувший дортуар.
Как огненные зерна,
Алмазы. Бровь — дуга.
За ней идет покорно
Осанистый слуга.
Прошла, взглянула мудро,
Качнув, склоняя лик,
Голубоватой пудрой
Осыпанный парик.
Шли годы за годами,
Блуждал лучистый прах,
Внушая классной даме
И пепиньеркам страх.
Но вздрогнул раз от грома
И дортуар, и зал,
У комнаты наркома
Красногвардеец встал.
Он накрест опоясал
На грудь патронташи.
До смены больше часу,
В прохладах ни души.
Глядит: шагает прямо,
Как движущийся свет,
Внушительная дама,
И не скрипит паркет.
Глядит спокойным взором,
И лента на груди.
Дослав патрон затвором,
Шагнул: «Не подходи!»
Но, камень стен смыкая,
Угас фонарь луны…
Ушла, как тень какая,
В пустую грудь стены.
И человек (лобастый,
Лицом полумонгол)
Тяжелое, как заступ,
Перо на миг отвел.
Вопрос из паутины
Табачной просквозит:
— Опять Екатерина
Нам сделала визит?
Усмешкой кумачовой
Встречает чью-то дрожь.
И стал на Пугачева
На миг нарком похож.
Разбойничком над домом
Посвистывала ночь,
Свивая тучи комом
И их бросая прочь.
И в вихре, налетавшем
Как пес из-за угла,
Рос ворон, исклевавший
Двуглавого орла.
В сундуках старух и скупердяев
Лет пятнадцать книги эти кисли…
Сочно философствует Бердяев
О религиозной русской мысли.
Тон задорный, резвый. Неужели
Кто-то спорил, едко возражая?
Критик дерзко пишет о Муйжеле,
Хает повесть «Сны неурожая».
О, скрижали душ интеллигентских,
Ветхий спор о выеденных яйцах.
Темнооких не пугает Ленских
Занесенная над ними палица.
А не в эти ль месяцы, шершавый
От расчесов, вшив до переносиц,
Медленно отходит от Варшавы
Наш народ, воспетый богоносец.
Мы влюблялись в рифмочку, в картинку,
Он же, пулям подставляя спину, —
Смрадный изверг, светоносный инок, —
Безнадежно вкапывался в глину.
И войны не чувствуешь нимало —
Нет ее дымящей багряницы:
Прячут череп страусы журналов
Под крыло иссусленной страницы.
Распуская эстетизма слюни,
Из трясины стонет критик сыпью:
«Как кристален академик Бунин,
Как изящно ядовита Гиппиус!»
Так уходит море, на песке
Слизь медуз и водорослей бросив.
До волны последней не успев
Дотянуться, ничего не просят.
Умирают, источая яд
Разложенья — прокаженных муки!
И на запах тленья прилетят
Вороны и бронзовые мухи.
Легкий стебель, купол голубой,
Всё, что жило, плавало, дышало, —
Скатано в бессмысленный клубок,
Клювами костлявыми обшаренный.
вернуться
Две тени. «…Что ворон-де не пойман, / Что вороненок взят» — парафраза слов Емельяна Пугачева из главы 8 «Истории Пугачева» А.С. Пушкина: «Пугачева привезли прямо на двор к графу Панину, который встретил его на крыльце, окруженный своим штабом. — Кто ты таков? — спросил он у самозванца. — Емельян Иванов Пугачев, отвечал тот. — Как же смел ты, вор, назваться государем? — продолжал Панин. — Я не ворон (возразил Пугачев, играя словами и изъясняясь, по своему обыкновению, иносказательно), я вороненок, а ворон-то еще летает». «…Другая в сонный Смольный» — Смольный институт благородных девиц (в Санкт-Петербурге) был основан Екатериной II в 1764 году в Воскресном женском монастыре. Просуществовал до 1917 года. Один из флигелей его действительно пользовался дурной репутацией: на рубеже XIX–XX веков «благородные воспитанницы Смольного безумно боялись даже днем подходить к пустующему, наглухо закрытому флигелю института, где по ночам был неоднократно замечен плавно скользящий призрачный силуэт» (газ. «Тайная власть», 1999, № 5). С 25 октября 1917 года по 10 марта 1918 года Смольный институт служил резиденцией Совета народных комиссаров во главе с Лениным, которого Несмелов называет (как здесь, так и в иных произведениях) «наркомом». «Пепиньерка» — воспитанница учебного заведения, которая готовилась в наставницы.
вернуться
«Русская мысль». В данном случае русский ежемесячный журнал, выходивший в 1880–1918 годах в Москве. «…пишет о Муйжеле» — Муйжель Виктор Васильевич (1880–1924), русский прозаик-бытописатель. «…Темнооких не пугает Ленских» — в данном случае не только персонаж «Евгения Онегина», но и второстепенный поэт Владимир Ленский (Абрамович; 1877–1937), о котором, в частности, писал К. Чуковский в статье «Третий сорт».