Выбрать главу
Ибо, памяти зов послушав, Вспомнишь ты, как в былом и сам Брал и комкал чужие души, Обращенные к небесам.
Харбин, 1930

ЗА РАЗРУБЛЕННЫЕ УЗЛЫ («Снова солнце обращает в воду…»)[189]

Снова солнце обращает в воду Почерневшие наросты льда. Снова легкокрылую свободу Обретают ветер и вода.
Снова воздух приближает дали И осанка облака легка, И к тому, чем мы не обладали, Потянулись сердце и рука!
В эти дни, как прежде б, сбросить сумму Обязательств рук, спины и щек. На кушак коричневый подсумок, А за плечи вещевой мешок.
Не грусти, не сетуй, не жалей-ка! Не до нег, не до уютов мне!.. И удобно ляжет трехлинейка За спиной, на кожаном ремне.
Та весна давно уж позабыта — Революционная весна! — Но раскрепощение от быта Не несла ли смелому она?
Всё равно кому служить солдату. Без надежд и горечи утрат Ставил я (как стихотворец дату Под стихом) винтовку у костра.
День в своей законченности заперт, Как поэма. Поднят на заре, Назревал я к вечеру, как капля Рифмы назревает на пере.
Падаю. Качусь по полосатой Серой пашне, мягкой и простой… Лишь бы плыть к весеннему закату, Испаряясь каплей дождевой.
Лишь бы снова не попасть на привязь, Лишь бы снова не попасть в козлы Отпущенья… Лишь бы душу вывести За разрубленные узлы!

ПРИЯТЕЛЬ («Загорел за лето на песке…»)[190]

Загорел за лето на песке, На горячем золотистом пляже… В сердце места не было тоске, И она не вспоминалась даже.
Чебуреки ел у старика, Спиртом, право, баловал не слишком, И качала желтая река День-деньской на радость ребятишкам.
Можно ль летом думать и писать? Для того ль дается Богом лето? И редактор посылал искать Шалого курчавого поэта.
Загорел, окреп, похорошел, Мышцы стали выпуклей и резче. Не стишки слагаются в душе — Золотые творческие вещи.
Миновало лето, словно сон, Отлетела радостная муза, И засел поэт за фельетон, Потому что выгорела блуза.
Много пил и нюхал кокаин, Поправлял пенсне на переносье, Уходя, как и терпел, один В хмурое, седое безвопросье.
К нам не очень сердоболен Бог… Эта участь, думалось, не нам бы. Почему то Троцкий, то Келлог Непрерывно лезут в наши ямбы?
Нам до них, пожалуй, дела нет — В тех делах ни чёрта мы не смыслим. И качает нас с тобой, поэт, Глупый бес на глупом коромысле.
Скучно мы с тобой живем зимой, — Вставши, день как паралитик ляжет… До свиданья, кучерявый мой, На веселом сунгарийском пляже!

ОТХОД («Какой-то зверь, быть может, тигр…»)[191]

Какой-то зверь — быть может, тигр Пошевелил неверный камень… А нам идти, а нам в пути Греметь повисшими штыками.
В ключицы врезались ремни. Усталость в тело вшила прошвы, И остро чиркают кремни О раскаленные подошвы.
А позади слабеет гул, Глуша последние раскаты, Победоносному врагу В крови выковывая латы.
Идем тропой. Вдоль рек и русл Лесную глушь шагами метим, И будет робок, будет тускл Костер, зажженный на рассвете.

МОЕМУ «УНДЕРВУДУ» («Традиции непреложны…»)[192]

Традиции непреложны, — К одной намечаю возврат… «О лира!..» Мерещится ложно Классический аристократ.
Но сорвана чопорность (стильность?) Эпохою масляных ламп, — От лиры к уюту чернильниц… Вы помните пушкинский ямб?
Поэт не поет, не бряцает — Он пишет, он лиру отверг… Но все-таки тайна мерцает Над ним. Ореол не померк
Таинственности, романтизма Горячих бессонных ночей… Об этом шуршащие письма Прабабушек — милый ручей,
Уже иссякающий. Ныне За стиксовой ширью ста лет — Чернильницы нет и в помине, Поэт, у тебя на столе.
А если и есть — юбилея Сомнительной радости дар, Когда голова побелеет И рифмы слабеет удар…
Смотрите — не только халтуру За строчкою строчку гоня! — Машина с клавиатурой Под пальцами у меня.
О муза, не сетуй, не брезгай, Мы тоже кипим и горим, — У этого резкого треска Дождя-разрушителя ритм.
И даже весеннего града Как будто по стеклам картечь… А лиру с чернильницей надо Музейному старцу беречь.

ТИХИЙ СОЧЕЛЬНИК («Как вечер тих, как вечер долог…»)[193]

Как вечер тих, как вечер долог, Как свято дышит тишина!.. Романтика душистых елок — Кого не трогает она!
С какой мистерией соседство Сочельник намечает вновь? Святой восторг, святое детство, Святая детская любовь!
Дитя игрушками довольно, Отец и мать — они в ином… Им как-то радостно и больно: Воспоминания — в былом!
вернуться

189

За разрубленные узлы («Снова солнце обращает в воду…»). ВС. 1930, № 9. По названию этого стихотворения Несмелов хотел озаглавить свою очередную поэтическую книгу (аннотация на последней странице сборника «Без России»).

вернуться

190

Приятель («Загорел за лето на песке…»). Р. 1930, № 35. Посвящено поэту Николаю Шилову (ум. 1936), известному преимущественно стихотворными фельетонами. Келлог Франк Биллингс (1856–1937) — государственный секретарь США в 1925–1929 гг., лауреат Нобелевской премии мира (1929).

вернуться

191

Отход («Какой-то зверь — быть может, тигр…»). Р. 1930, № 43.

вернуться

192

Моему «Ундервуду» («Традиции непреложны…»). Р. 1930, № 46.

вернуться

193

Тихий Сочельник («Как вечер тих, как вечер долог…»). Р. 1931, № 2.