Прислужник-раб, что подрезал
Царю власы мечом, случайно
Про уши длинные прознал,
И близится необычайный финал…
Боялся жалкий раб
Доверить тайну царской дворне,
На язычок же был он слаб, —
Общеизвестны рабьи корни!
И сделал так он: у ручья
Он вырыл ямку; в ночь глухую
Склонился к ней, в нее шепча
Про тайну царскую лихую.
Поднялся шелковый тростник,
И через год он стае птичьей
Поведал то, что царь-старик
Берег, как дева клад девичий.
Так сын Латоны Аполлон
Был отомщен в своей обиде,
О том поведал нам сквозь сон
Тысячелетний — сам Овидий.
И царь Мидас — он лишь клише,
Что вечной краскою не стынет…
Читатель, мало ли ушей
Ослиных видим и поныне?
НОВОГОДНИЕ ВИРШИ («Говорит редактор важно…»)[244]
Говорит редактор важно:
«Новогодний бы стишок!»
За перо берусь отважно:
Раз в году — велик грешок!
Новогодние бокалы,
Гром музыки, серпантин,
Блеск какой-то дивной залы…
Много ль зал таких, Харбин?
Ничего!.. Валяю дальше…
Подает тебе коктейль
Дочка бывшей генеральши…
Рифмы: трель, капель, форель…
Трель так трель. Узывны скрипки.
Декольте и веера.
Тосты. Томные улыбки.
Чье-то пьяное «ура»…
С новым счастьем! С Годом Новым!
Пожеланий не жалей.
Но, как год назад, с Серовым
Гнется та же Манжелей.
Да, всё то же, то же, то же,
Как и десять лет назад.
Те же слуги, те же рожи,
То же пиво и салат.
Жизнь ушла, как светоч малый —
Как далеко до него!..
С новым счастьем? Что ж, пожалуй,
Если верите в него.
С НОВЫМ ГОДОМ!.. («С Новым Годом! — глаза в глаза…»)[245]
— С Новым Годом! — глаза в глаза.
— С новым счастьем! — уста в уста.
Жизнь проста.
День за днем и за годом год.
А за ними века ползут.
Так в медлительный ледоход
Льды идут.
Участь наша — в реке времен
Таять так же, как эти льды:
Исчезать от своей беды.
Лишь движения тихий звон,
Звон медлительный похорон.
Да ладья. На ладье — Харон.
Но об этом не думай, друг,
Эти мысли — как злой недуг,
Как заломленность в муке рук.
Ведь у нас есть с тобой вино, —
Пусть обманывает нас оно.
Вот стакан… у стакана дно.
Пей до дна! Не твоя вина,
Что судьба без вина темна.
— С Новым Годом! — глаза в глаза.
— С новым счастьем! — вся сладость уст.
Что гремит впереди? Гроза?..
— Пусть!
«Я люблю, поднявшись рано…»[246]
Я люблю, поднявшись рано,
В глубине поймать сазана,
Но зачем ты мне, сазан?
Возвращу тебе свободу,
В голубую брошу воду,
Взвейся, солнцем осиян…
Без добычи сердце радо,
И без доблестей отрада —
Вышина и тишина
Голубой сторожкой рани,
И душа, подобно лани,
Струнно насторожена.
Где границы этой дали?
Голубые дымки встали
И уводят дальше даль,
За просторы за большие,
До тебя, моя Россия,
До тебя, моя печаль!
Но и ты, печаль, напевна,
Но и ты, печаль, царевна, —
Всё на свете — пустяки.
Термос. Чай горячий с ромом.
Эта лодка стала домом.
Лодка — дом. Душа — стихи.
«ТЫ» И «ВЫ» («Вода и небо. Море и песок…»)[247]
Вода и небо. Море и песок.
Как музыкален плеск волны ленивой,
Струящейся на шелковый песок,
Аквамариновой, неторопливой!..
Но почему стал томным голосок?
Что ищете, печальная, вдали вы?
Песок и море. Поддень так высок.
Кого ты ждешь на берегу, Верок?
Быть может, парус — тот, что вдалеке
Повис крылом, сияющим в лазури, —
Примчит тебе, забывшейся в тоске,
Сердечные, живительные бури?
Они пойдут мальчишеской фигуре
И энергичной маленькой руке…
Но лобик твой надменно бровки хмурит:
Все эти бури — только признак… дури.
О’кэй, не спорю. Бури — чепуха.
Куда приятней безмятежность штиля.
О бурях я сболтнул лишь для стиха,
Для старой рифмы и еще для стиля:
Поэт всегда немножко простофиля…
Вы усмехаетесь с надменным: «Ха!»
И я смущен… Простор, за милей миля,
Вам шепчет имя нежное Эмиля…
Кто сей счастливец? Он меня поверг
В свирепую, отчаянную зависть…
Он всех достоинств пышный фейерверк?
Он вас влюбил, не благородством ль нравясь
Своих манер, и мир для вас померк?
Вот где тоски стремительная завязь?
Но ваш ответ все домыслы отверг:
«Эмиль в Шанхае… Он — француз и клерк».
От ног поспешно отряхаю прах, —
Поэту, мне предпочитают клерка?..
Чудовище хотел я петь в стихах…
Вы не Верок — вы просто злая Верка,
И вам теперь совсем иная мерка,
Увы и ах… Увы, увы и ах!..
Взлети, тайфун, пади и исковеркай
Вот этот пляж, где дремлет изуверка!..
Но нет тайфуна… Море и песок,
Всё музыкальней плеск волны ленивой.
Упала прядь на золотой висок,
С ней ветерок играет шаловливый,
Он разбирает каждый волосок,
Как ласковый любовник терпеливый…
Песок и море. Полдень так высок.
— Я все-таки люблю тебя, Верок!
вернуться
244
Новогодние вирши
вернуться
247
«Ты» и «Вы»