Всё отлично: вечер, пиво,
Рядом теплющийся свет
Глаз красивых и учтивый,
Понимающий сосед.
СНЕЖНОЕ УТРО («Совсем не так: не пух, не пудра…»)[279]
Совсем не так: не пух, не пудра…
Оно мне кажется иным —
Фарфоровое это утро
Серебряное с голубым.
Безмерна статика покоя,
Но снится, чувствуется мне,
Что скрыто нечто роковое
В звенящей этой тишине.
Она зовет условным знаком
За низводящую черту, —
Так воздух втягивает вакум
В зияющую пустоту.
Стихает боль моей тревоги,
Душа ущерба лишена,
А на фарфоровой дороге
Фарфоровая тишина.
И всё острее нетерпенье
Слиянья полного с путем
Блаженного исчезновенья
В серебряном и голубом —
Полета к высям небывалым,
Чтоб, может быть, упасть светло
(Уже серебряным кристаллом)
На чье-то жалкое стекло.
Или, устав блуждать в пустыне,
Крыла покорные сложить,
Чтоб скользнуть с небес, как иней,
И ветви ив отяготить.
Но слаще всех причуд поэта —
Быть просто радостно-живым
В фарфоровое утро это
Серебряное с голубым!..
СТАРАЯ РИФМА («Есть два слова: счастье и участье…»)[280]
Есть два слова: счастье и участье.
Мастер их не станет рифмовать,
Но разгонят всякое ненастье
Эти позабытые слова.
И поэты школы удаленной
Заставляли их звучать в строфе:
Пушкин, Тютчев, в красоту влюбленный,
В нежности непревзойденный Фет.
Потому что в годы золотые,
В давние хорошие года,
Много было радости в России,
И она давалась без труда.
Но пришли эпохи роковые,
Стала жизнь безмерно тяжела,
Обеднела радостью Россия,
Нищенскою жизнью зажила.
И уже пустопорожним звуком
Рифма счастья прилетела к нам
Хмурым недоверчивостью внукам,
К их жилью, открытому ветрам.
Нет ни счастья нам и ни участья…
Но хочу я рифму обновить:
Все-таки и к нам приходит счастье,
Если мы сумеем полюбить!
Милая, твоя высока милость,
Милая! — чуть слышно, чуть дыша:
Это — счастье, это озарилась
Розовым сиянием душа!..
ПРЕДВЕСЕННЕЕ («Всё розоватей, дымней…»)[281]
Всё розоватей, дымней
Над городом утра…
Последний месяц зимний,
Пришла твоя пора!
И пусть морозы люты —
Не унываем мы:
Последние минуты
Настали для зимы!
День удлинился явно —
В седьмом часу светло.
Гулять по солнцу славно —
Совсем, совсем тепло!
И пусть еще несмело,
Как вкрадчивая трель,
Но робкая звенела
Нам первая капель.
И солнце бьет в оконце,
Лик в тучах не таит,
И радостно на солнце
Стрекочут воробьи.
Пусть их восторг непрочен,
Пусть ночь всё холодна,
Но где-то близко очень
Хоронится весна.
Пусть мы у Реомюра
Качаем головой —
Конец для стужи хмурой
Уже не за горой.
И — конькобежцев горе,
Ворчат дровяники! —
Идет тепло, и вскоре
Растают все катки.
И хорошеет город,
Везут на арбах лед;
И скоро, очень скоро
В Харбин весна придет!
Пускай деревья голы
И на полях печаль,
Но Масляной веселой
Закончится февраль.
РУССКАЯ, ШИРОКАЯ… («На столе большом, широком…»)[282]
На столе большом, широком
Как хорош был блин с припеком
Из снеточков иль яйца!
Прямо в рот со сковородки
Да под чарку доброй водки, —
Повторяем без конца!
А с икоркою зернистой
Под сметаной снежно-чистой, —
Масла сколько хочешь лей!
Иль под килечку-малютку,
С теплотою по желудку
Животворнейших лучей.
Хороши минуты эти!..
Даже сплетники и дети
Затихали в этот час.
Только слышишь: «Дай горячих,
Подавай-ка настоящих,
Аппетит терзает нас!»
Томно охает соседка —
Перед нею под салфеткой
Горка новая блинов…
«Ем четырнадцатый, дядя!..» —
Не считай ты, Бога ради, —
Соблюдай завет отцов!»
Где-то там, у печи жаркой,
Замоталася кухарка,
Сковородником гремит.
«Ничего, наддай, Марфуша, —
Будет что и нам покушать!» —
Куманек ей говорит.
Сколь желанен кум-пожарный
В день, блинами благодарный:
«Накормлю ужо, дружок!»
Потому что из столовой
Кто-то, голосом суровый,
Новых требует блинов.
Но уж гость о сне тоскует —
Отойти на боковую,
Похрапеть слегка, готов,
Чтоб потом усесться в санки,
В бубенцовой перебранке
Покататься, погулять…
Где же дай — о други! — эти?
Только два десятилетья
Отделяет нас от них.