Дом вспылал, охваченный пожаром,
И окрестность озарил.
Заметались люди, завопили,
Поднятые из-под одеял,
Плачущих младенцев потащили,
Каждый драгоценности хватал.
А иные — устремленность к высям
Красоты, познанья и любви —
Уносили книги, связки писем,
Ноты, сочинения свои.
Лишь один из тысячи вопящих
В миг, когда уже громада вся
Запылала, как сосновый ящик,
Вышел, ничего не унося.
Ибо знал, что не спасают крохи,
Что, сжигая старый дом дотла,
Роковая молния эпохи
Всех равно на гибель обрекла.
ВОЗМЕЗДИЕ («Я потерял тебя давным-давно…»)[287]
Я потерял тебя давным-давно,
Давным-давно была последней встреча.
Навек твое захлопнулось окно,
Но незабвенный не забылся вечер.
Где ты теперь, потерянная мной, —
Улыбка, нежность, золотистый волос?
Ведь до сих пор я слышу за собой
Печально призывающий твой голос.
И я тревожно оглянусь назад, —
Невольное срывается движенье…
Но позади — холодные глаза
С надменною усмешкой удивленья.
Не в жмурки ли играешь ты со мной,
Нежнейший призрак, ставший беспощадным?
Не мстишь ли мне, что этот путь земной
Сомнительным вручал я Ариаднам?
Но мной самим твоя прервалась нить, —
Мгновение непоправимо злое…
До самой смерти сердцу будет мстить
Мое неугасимое былое.
ВСТРЕЧИ («У автобусной стоянки…»)[288]
У автобусной стоянки,
В магазинной перебранке,
В самой гуще жизни грубой
Или вне ее, в тиши
Настороженной и гулкой
Инвалида-переулка,
Где под медленной стопою
Листьев золото шуршит, —
Словом, где бы ни бродил я,
Где бы я ни проходил бы,
Все одну я в осень эту
Вижу женщину вдали —
То с очерченностыо ясной,
То за дымкою ненастной,
Словно в облаке, немного
Отделенном от земли.
И по шубке старомодной,
По осанке благородной,
По походке, по движенью
Черной сумочки в руке —
Узнаю ее мгновенно
И бросаюсь неизменно
К милой, к ней, неторопливо
Проходящей вдалеке.
Но глаза блеснут другие,
Не родные, а чужие,
И опять я убеждаюсь,
Что она — совсем не та,
Да и как же быть ей тою,
Если крышкой гробовою
Та, о ком теперь тоскую,
Четверть века заперта!
БРОНЗОВЫЙ ВОИН. Перед античной статуэткой («Ты знаками отличий удостоен…»)[289]
Ты знаками отличий удостоен —
Ты в поножах, шлем у тебя пернат.
По имени тебя, суровый воин,
Перед когортой называл легат.
Откуда ты? Из царственного Рима
Иль с острова, где умер добрый Пан,
Или весна твоя была хранима
Лесною глушью заальпийских стран?
Но и сейчас еще совсем ты молод —
Открытый взор отвагой озарен,
Карникулой тяжелый локоть золот…
В какую ты красавицу влюблен?
Иль ты еще любви не вверен следу,
Лишь ратной славе отдаешь мечты
И лишь одну жестокую Победу
Преследуешь неумолимо ты?
Да, ты за ней бежишь неутомимо:
Ведь первый ты вступил в прекрасный храм,
Когда таран врата Иерусалима
Разбил, как скорлупу, напополам!
И ты упал тогда окровавленный,
Ты два часа лежал на плитах, нем,
И Тит возвел тебя в центурионы
И подарил пернатый этот шлем.
…………………………………….
Потом — трибун — начальником когорты
Ты понесешь священного орла.
В иной стране сражений воздух спертый
Уже твой крик пронзает, как стрела…
И далее… ужель преторианцем
Увидеть мне тебя в годах иных,
И на матрон с искусственным румянцем
Ты сменишь маркитанток полевых?
Изнеженность позорна для солдата
(И для поэта пагубна она!),
Ему нужней костер, рука собрата
Да иногда еще глоток вина.
Пусть будет так: тебя хранил Создатель
От мерзости, но от меча не спас,
И образ твой запечатлел ваятель,
Чтоб в этой бронзе он дошел до нас.
Хвала тебе, солдат, отважный воин
Тысячелетий и веков седых,
Твой прах истлел, но бронзы удостоен,
А гордый дух живет в сердцах иных!
ДЕД-МОРОЗ («Ты послушай, шалунишка славный…»)[290]
Ты послушай, шалунишка славный,
Кто такой наш дедушка Мороз…
Это — имя: литерой заглавной
Старика почтил великоросс.
С уваженьем относиться надо
К старику, когда под Рождество
Он скрипит пимами за оградой
И трещат деревья вкруг него.
Седобровый, пусть седобородый,
Он — румян и молодо-глазаст;
Он из той, из кряжистой породы,
Что уже не дожила до нас.
Сверстник он богатырям былинным,
Друг Микуле, кроткому Илье, —
Он и к нашим подошел годинам
По своей сугробной колее.
Под началом у него метели,
Змеи вьюг, слепящие глаза, —
Обвивают белые кудели,
Обнимает белая гроза!..
С дней еще татарщины, с Батыя,
Тропы он заветные берег —
Хоронил в лесах скиты святые,
Не давал, не отворял дорог.
вернуться
Возмездие («Я потерял тебя давным-давно…»). Р. 1942, № 38.
вернуться
Встречи («У автобусной стоянки…»). Р. 1942, № 39.
вернуться
Бронзовый воин («Ты знаками различий удостоен…»). Р. 1942, № 44. В четвертой строке явная опечатка: «Перед которой…». «Иль острова, где умер добрый Пан…» — остров Санта-Декка на пути из Италии в Грецию. Ср.: «Пан — единственный бог, который умер в наше время. Весть о его смерти принес некто Тамус, плывший в Италию мимо острова Паксы. Божественный голос прокричал через море: «Тамус, ты здесь? Когда ты прибудешь в Палодес, не забудь объявить, что великий бог Пан умер!» Так Тамус и сделал, и весть эта на берегу была встречена всеобщим плачем» (Плутарх. «Почему оракулы молчат», гл. 17). Корникула (или корникул, лат.) — рожок, почетный знак; помещался на шлеме (т. е. герой стихотворения — корникуларий, солдат, награжденный почетным рожком, назначенный на младшую командную должность; на сгибе локтя у него шлем, — отсюда строка: «И подарил пернатый этот шлем»). В журнальной публикации слово проставлено с ошибкой — «карникула». «Когда таран врата Иерусалима / Разбил, как скорлупу, напополам!..» — имеется в виду падение Иерусалима при императоре Тите в 70 г. по Р.Х.
вернуться
Дед-Мороз («Ты послушай, шалунишка славный…»). «Заря». 1942, 7 января.