Выбрать главу
Очерк яхты чернел, уплывал, умалялся печально. Я всё ждал, сторожил, не появится ль твой силуэт, А за лодкой моей, за кормою, звеневшей хрустально, Расплываясь, бежал золотой и сияющий след.
Он пылал, он горел — так случается часто в июле, С легких весел моих падал жидкий огонь голубой, Друг для друга тогда мы с тобой навсегда потонули В нарастающей тьме ночи огненной и колдовской.
Но как мужественно это пение мудрой печали, С ней и жить хорошо, с нею будет легко умирать. А иначе случись, мы бы счастливы были едва ли, Да и этих стихов никогда бы мне не написать!

ПЬЯНЫЙ ВИЗИТЕР («У твоей звоню я двери…»)[300]

У твоей звоню я двери, В снежных хлопьях весь. Заблудившийся, я верю, Что еще ты здесь.
Что любимый голос встретит, Голос стольких клятв, Что всю душу мне осветит Засиявший взгляд,
Что опять отдамся взгляду, Счастью моему, И войду, и рядом сяду, Крепко обниму.
Ожиданья срок огромный, Тяжесть мигов-гирь… Почему за дверью темной Не твои шаги?
Кто глумится, брызнув светом В щель дыры дверной, Говорит, что «В доме этом Нет давно такой»?
Знаю, знаю! Снова бреду Отданный во власть, Я хочу хотя бы к следу Милому припасть.
Ах, не так ли пес отсталый Ищет милых ног? Хоть на срок пустите малый Через ваш порог!
Запах счастья, зов единый Я в душе таю, Потерявший господина, Госпожу свою!
И, единственный из множеств, Изо всех — один, Он рассеяться не может В пустырях годин.
Прочь с дороги! В вашем склепе Сонм моих потерь! Но с железным лязгом цепи Пасть смыкает дверь.
«Сумасшедший, или пьяный!» — Говорят за ней, И пылает круг багряный В голове моей.

ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ («Был яркий полдень. Обжигало…»)[301]

Был яркий полдень. Обжигало Морозом непокрытый лоб. Медлительно толпа шагала. Серебряный качался гроб.
Звучал высокий голос в хоре, Взлетал и, улетая, гас, — Так чистый плач взносило горе В последний расставанья час.
Затихла улица тревожно, Настороженно замерла, — В любое сердце осторожно Входила острая игла.
Как раскаленное железо, Терзал вопрос сердца людей: Зачем жестоко перерезан Цветущий стебель юных дней?
Печать тоски была на лицах, И был мороз, и полдень был… И ветер смерти на ресницах У женщин слезы леденил…

ЧАСОВЩИК («Зимний день светил в окошке скупо…»)[302]

Зимний день светил в окошке скупо. Я издрог — пришел издалека. …Лобзик, сверла, верстачок и лупа, — Оловянный глаз часовщика. Мучила какая-то забота, Тягостью большое обременя. Жаловался я, а он работал, Слушая внимательно меня. А потом, расстроенный рассказом, В огорченные мои глаза Заглянул своим стеклянным глазом И, качая головой, сказал:
«Вы в скитаньях — маленькие дети, Нам бы вечный сетовать черед, Ибо скоро два тысячелетья, Как рассеян избранный народ. Обмелело, расплескалось море, Но всё так же солоно оно: Наше горе — это ваше горе, Лишь тысячелетнее оно И в трущобах всякого изгнанья С нищетой лохмотьев и прорех — Слышен голос древнего рыданья С тростниковых вавилонских рек». И умолк. И на металл направил Острие скрипящего резца… Был лобастый, как апостол Павел, Часовщик с глазами мудреца.

ВЕЛИКИМ ПОСТОМ («Как говорит внимательный анализ…»)[303]

Как говорит внимательный анализ, За четверть века беженской судьбы (Не без печали и не без борьбы) От многого мы всё же отказались.
Но веру нашу свято мы храним, Мы прадедовский бережем обычай, И мы потерь не сделали добычей То, что считаем русским и святым.
Хотя бы взять начальные недели Вот этого Великого поста: Мы снова у подножия Креста, Постимся мы… говеем, отговели.
Чем нам трудней, тем крепче вера в нас. И в этом, думается, наша сила: Как древних предков, нас благословила Твоя рука, Нерукотворный Спас!
С какою бы гримасою суровой Грядущий день ни выходил из тьмы. Но русской вере не изменим мы И не забудем языка родного!

ЖЕНА ГУСАРА («Говорит она, что ей тридцать лет…»)[304]

Говорит она, что ей тридцать лет, Но, конечно, ей много больше. Первый муж ее был лихой корнет — Он изрублен на Стыри в Польше.
И она бледна, и больна она, И не любит второго мужа. Если есть вино, так, пьяным-пьяна, Она песней о прошлом тужит.
Это песнь о тех, кто всегда удал — И в любви, и в бою, и в чаре. Первый муж ее часто ей певал О лихом молодом гусаре.
И оставил он молодой жене Эту песнь о себе на память, И она ее и тебе, и мне Запевает, блеснув глазами.
вернуться

300

Пьяный визитер («У твоей звоню я двери…»). Автограф (приложено к последнему письму Несмелова к Л. Хаиндровой от 15 апреля 1943 г.).

вернуться

301

Последний путь («Был ярок полдень. Обжигало…»). «Светлое кольцо» (Харбин, 1944). Сборник посвящен памяти поэтессы Нины К. Завадской (апрель 1928, Харбин — 18 ноября 1943, Харбин), скончавшейся от тифа. Посмертно вышел вышеназванный сборник, включивший стихи самой Завадской и стихи, написанные ее памяти.

вернуться

302

Часовщик («Зимний день светил в окошке скупо…»). Р. 1944, № 3.

вернуться

303

Великим постом («Как говорит внимательный анализ…»). Р. 1944, № 9.

вернуться

304

Жена гусара («Говорит она, что ей тридцать лет…»). Р. 1944, № 10. В автографе, хранившемся в собрании бывшего редактора «Рубежа» М.С. Рокотова (Бибинова), над текстом был проставлен эпиграф: «Слышен звук фанфар, / Слышен марш полковой».