И в ту сестру, что ниц уже легла
В пределе тяжкого долготерпенья,
Вонзается небесная стрела —
Мысль о свободе, об освобожденье.
Так детонатор вызывает взрыв,
Так молния раскалывает сосны,
И вздыбливает Азию порыв
Освободительный, победоносный!
И новая в истории война,
Озарена одной высокой целью —
Дробит, ожесточения полна,
Насилья цитадель за цитаделью.
СТАРЫЕ ПОГОНЫ («Сохранились у меня погоны…»)[313]
Сохранились у меня погоны —
Только по две звездочки на них,
И всего один просвет червленый
На моих погонах золотых.
И печально память мне лепечет,
Лишь на них я невзначай взгляну:
Их носили молодые плечи,
Защищавшие свою страну.
Засыпали их землей гранаты,
Поливали частые дожди.
В перебежках видели солдаты
Золотой галун их — впереди!
На него из зарослей полыни
Пулемет прицел свой наводил,
Но везде — за Вислой, на Волыни
Бог меня от гибели хранил.
К тем погонам — что от них осталось,
Им лишь горечь памяти нести! —
На ходу стреляя, цепь смыкалась,
Чтоб удар последний нанести.
И ура взрывалось исступленно,
И в руке подрагивал наган, —
Эти почерневшие погоны
Опрокидывали врага!
Довелось им видеть небо Польши,
Под старинным Ярославом быть.
Почему ж не удалось им больше
Звездочек серебряных добыть?
Эх, весна семнадцатого года,
Гул июля, октября картечь!..
Посрывала красная свобода
Все погоны с офицерских плеч.
С ярым воем «Золотопогонник!»
За мальчишкой погналась беда.
Била в битве, догнала в погоне
Нас пятиконечная звезда!
Уж по телу резались погоны,
Забивались звездочки в плечо…
Разве пленных офицеров стоны
В нашем сердце не звучат еще?
Чести знак, возложенный на плечи,
Я пронес сквозь грозную борьбу,
Но, с врагом не избегая встречи,
Я не сам избрал себе судьбу.
Жизнью правят мощные законы,
Место в битве указует рок…
Я люблю вас, старые погоны,
Я в изгнаньи крепко вас берег!
Говорят, опять погоны в силе —
Доблести испытанный рычаг!..
Ну, а те, что прежде их носили
На своих изрубленных плечах?
Что поделать — тех давно убили.
Не отпели. Не похоронили:
Сгнили так!..
……………………………………
Память длит рассказ неугомонно.
Полно, память, — день давно погас…
Эти потемневшие погоны
Все-таки оправдывают нас!
СТАРИК («В газете и то и это…»)[314]
В газете и то и это,
Гремит на столбцах война,
Но нет, старику газета
Не этим совсем нужна.
И, щурясь в очки, упорно
Он тычет глаза в одно —
Что сверху каймою черной
Печально обведено.
И ахнет, и быстро стянет
Очки; перекрестит лоб…
«Иван-то Иваныч… Ваня!..
Да можно ль подумать, чтоб…»
Еще не прошло недели
(Теперь каково семье!),
Как рядом они сидели
У Чурина на скамье.
И чувствует — всё пустынней
Становится вкруг него.
И холод, подобно льдине,
Коснется души его.
ЗУБРЫ («Жили зубры в Беловежской пуще…»)[315]
Жили зубры в Беловежской пуще
(Нет трущобы сумрачней и гуще!),
Жили зубры, считанные звери,
И к свободе не искали двери.
Берегли объездчичьи заботы
Их для императорской охоты,
Для высокой рыцарской забавы,
Для потехи царской и для славы.
В год какой-то, скажем, предпоследний,
Приглашен был и король соседний
Пострелять по зубрам, порезвиться,
Меткостью, отвагой отличиться.
От сторожки до другой сторожки,
Лаем, криком поднятый из лёжки,
Первый зверь пошел неторопливо,
Сановитый и широкогривый.
Он не с гневом, а с тупой досадой
Шел туда, где, скрытые засадой,
Ждали зубра широченной груди
Затаившие дыханье люди.
Величав и царственно-спокоен,
Высочайшей пули удостоен,
Пал он наземь (и другие пали),
И стрелков согбенно поздравляли.
В домике охотничьем красивом
Наполнялись кружки желтым пивом,
И бокалом пенисто-янтарным
Царь прощался с гостем благодарным.
Но они в последний раз так пили —
Императоры в войну вступили,
А солдатам в изморозь и слякоть
О себе, а не о зубрах плакать.
Солдатишка славно пообедал,
Царской дичи котелок отведал,
И последний зубр широколобый
На поляну вышел из чащобы.
Он в земле копытом яму выбил —
Знать, чутье предсказывало гибель:
Царской воли жертва и забава,
Он теперь на жизнь утратил право!
РАССКАЗ ОБ ОСАЖДЕННЫХ («Гезов («Е» произносите мягко)»)[316]
Гезов («Е» произносите мягко)
Осадили гордые испанцы
В крепости приморской в Нидерландах;
Гибель ожидала протестантов.
Скоро съели все они запасы;
Голубей ловили, убивали
В голубятнях, крысами питались;
Отощали гезы, изнурились!
вернуться
313
Старые погоны («Сохранились у меня погоны…»). ЛA. 1944, № 3. Несмелов описывает погоны поручика — этот чин поэт получил в Омске, находясь в армии А.В. Колчака.
вернуться
315
Зубры