Выбрать главу
Сказал. Стеною скрыта, Тень рухнула из глаз, На руки фаворита Царица подалась.
Столетье проклубилось Над Русью (гул и мгла). Она с врагами билась, Мужала и росла.
В боях не был поборон Ее орел, двуглав, Но где-то каркал ворон, Как пес из-за угла.
И две блуждали тени С заката до утра От Керчи и Тюмени До города Петра.
…Болота и равнины, Уральских гор плечо… Одна — Екатерина, Другая — Пугачев.
Одна в степи раздольной Скликает пугачей, Другая в сонный Смольный Сойдет из мглы ночей.
Дворянским дочкам — спится, Легки, ясны их сны, И вот императрица Откроет свой тайник.
Румяна и дородна, Парик — сребряный шар, Войдет она свободно В уснувший дортуар.
Как огненные зерна, Алмазы. Бровь — дуга. За ней идет покорно Осанистый слуга.
Прошла, взглянула мудро, Качнув, склоняя лик, Голубоватой пудрой Осыпанный парик.
Шли годы за годами, Блуждал лучистый прах, Внушая классной даме И пепиньеркам страх.
Но вздрогнул раз от грома И дортуар, и зал, У комнаты наркома Красногвардеец встал.
Он накрест опоясал На грудь патронташи. До смены больше часу, В прохладах ни души.
Глядит: шагает прямо, Как движущийся свет, Внушительная дама, И не скрипит паркет.
Глядит спокойным взором, И лента на груди. Дослав патрон затвором, Шагнул: «Не подходи!»
Но, камень стен смыкая, Угас фонарь луны… Ушла, как тень какая, В пустую грудь стены.
И человек (лобастый, Лицом полумонгол) Тяжелое, как заступ, Перо на миг отвел.
Вопрос из паутины Табачной просквозит: — Опять Екатерина Нам сделала визит?
Усмешкой кумачовой Встречает чью-то дрожь. И стал на Пугачева На миг нарком похож.
Разбойничком над домом Посвистывала ночь, Свивая тучи комом И их бросая прочь.
И в вихре, налетавшем Как пес из-за угла, Рос ворон, исклевавший Двуглавого орла.

«РУССКАЯ МЫСЛЬ» [104]

В сундуках старух и скупердяев Лет пятнадцать книги эти кисли… Сочно философствует Бердяев О религиозной русской мысли.
Тон задорный, резвый. Неужели Кто-то спорил, едко возражая? Критик дерзко пишет о Муйжеле, Хает повесть «Сны неурожая».
О, скрижали душ интеллигентских, Ветхий спор о выеденных яйцах. Темнооких не пугает Ленских Занесенная над ними палица.
А не в эти ль месяцы, шершавый От расчесов, вшив до переносиц, Медленно отходит от Варшавы Наш народ, воспетый богоносец.
Мы влюблялись в рифмочку, в картинку, Он же, пулям подставляя спину, — Смрадный изверг, светоносный инок, — Безнадежно вкапывался в глину.
И войны не чувствуешь нимало — Нет ее дымящей багряницы: Прячут череп страусы журналов Под крыло иссусленной страницы.
Распуская эстетизма слюни, Из трясины стонет критик сыпью: «Как кристален академик Бунин, Как изящно ядовита Гиппиус!»

«Так уходит море, на песке…»

Так уходит море, на песке Слизь медуз и водорослей бросив. До волны последней не успев Дотянуться, ничего не просят.
Умирают, источая яд Разложенья — прокаженных муки! И на запах тленья прилетят Вороны и бронзовые мухи.
Легкий стебель, купол голубой, Всё, что жило, плавало, дышало, — Скатано в бессмысленный клубок, Клювами костлявыми обшаренный.
И когда вернется море вспять, Отшагав положенные бури, Унесет оно, взыграв, вскипя, — Только трупы, пахнущие дурно.

О РОССИИ [105]

Россия отошла, как пароход От берега, от пристани отходит. Печаль, как расстояние, растет. Уж лиц не различить на пароходе.
Лишь взмах платка и лишь ответный взмах. Басовое взывание сирены. И вот корма. И за кормой — тесьма Клубящейся, всё уносящей пены.
Сегодня мили и десятки миль, А завтра сотни, тысячи — завеса. И я печаль свою переломил, Как лезвие. У самого эфеса.
Пойдемте же! Не возвратится вспять Тяжелая ревущая громада. Зачем рыдать и руки простирать, Ни призывать, ни проклинать — не надо.
Но по ночам — заветную строфу Боюсь начать, изгнанием подрублен, — Упорно прорубающий тайфун, Ты близок мне, гигант четырехтрубный!
Скрипят борта. Ни искры впереди, С горы и в пропасть!.. Но, обувший уши В наушники, не думает радист Бросать сигнал: «Спасайте наши души!»
Я, как спортсмен, любуюсь на тебя (Что проиграю — дуться не причина) И думаю, по-новому любя: «Петровская закваска… Молодчина!»

БЕЛЫЙ ОСТРОВ [106]

Айсберги. Льдины. Не три, не две — Голубоглазая вся флотилия. Замер на синей скале медведь, Белый, полярный. Седой, как лилия!
Поднята морда. И из ноздрей — Пар. Серебра не звончее разве? Смотрит в трубу на него Андрэ, Смотрит медведь на летящий айсберг.
К полюсу. Сердце запороша Радостью, видит, склонясь над картой: В нежных ладонях уносит шар Голубоглазая Сольвейг — Арктика.
вернуться

104

«Русская мысль». В данном случае русский ежемесячный журнал, выходивший в 1880–1918 годах в Москве.  «…пишет о Муйжеле»— Муйжель Виктор Васильевич (1880–1924), русский прозаик-бытописатель.  «…Темнооких не пугает Ленских»— в данном случае не только персонаж «Евгения Онегина», но и второстепенный поэт Владимир Ленский (Абрамович; 1877–1937), о котором, в частности, писал К. Чуковский в статье «Третий сорт».

вернуться

105

О России. «Ты близок мне, гигант четырехтрубный!»— СССР первоначально состояла из четырех республик (Российской, Украинской, Белорусской и Закавказской).

вернуться

106

Белый остров.Стихотворение основано на реальном факте: Соломон Август Андрэ (1854–1897), шведский инженер и полярный исследователь, в 1897 предпринял первую попытку достичь Северного полюса на воздушном шаре; экспедиция закончилась трагически. Лишь через тридцать три года норвежское судно «Братвог» обнаружило последний лагерь Андрэ на скованном льдами острове Белом (отсюда название стихотворения) в архипелаге Шпицбергена. Тела воздухоплавателей, их дневники и фотопленки были доставлены на родину.