АРСЕНИЙ НЕСМЕЛОВ. СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ В 2-Х ТТ
ТОМ II: ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ. МЕМУАРЫ[1]
РАССКАЗЫ И ПОВЕСТИ
ВТОРОЙ МОСКОВСКИЙ[2]
Александру Куприну, кадету Второго Московского кадетского корпуса
I
По Черногрязской-Садовой, скудно освещенной газовыми фонарями, дребезжит, позванивая, конка.
Окна вагончика мутно освещены изнутри; за стеклами их покачиваются черные головы пассажиров. У Земляного Вала — остановка. С площадки вместе с несколькими взрослыми соскакивает мальчик в странном одеянии, напоминающем плащ. Но это вовсе не плащ — это шинель, надетая внакидку. В красноватом свете газа поблескивает кокарда на военном картузе. Кадет второго класса второго отделения Второго Московского Императора Николая I кадетского корпуса Ртищев возвращается в Лефортово из воскресного отпуска.
Путь по Покровке недолог: прошел железнодорожный виадук, свернул в переулок направо, миновал ярко освещенное здание Константиновского Межевого Института (в нем только что установили электричество), снова свернул, но уже налево, и по пустынной длинной улице, мимо церкви, мимо одноэтажного строения Елизаветинского женского института, мимо свечного завода — вбежал на горбатый мост через Яузу. Чуть плещется черная вода под ним; влево важно гудят сырым осенним гулом столетние вязы и липы Ботаники, как называют кадеты свой парк.
Но и отсюда до 2-го корпуса еще не близко. Ртищев ныряет в ворота-арку под служебным зданием, в котором живут воспитатели 1-го корпуса, и оказывается на территории бесконечных корпусных плацов. По деревянным мосткам гулко тукают крепкие казенные сапоги. Ветер шипит в буйно разросшихся за лето кустах акаций, всплескивает железом кровли какого-то флигеля, качает толстенными канатами «гимнастики», виселицей вырисовывающейся за кустами. Есть где разгуляться ветру в этих пустынных, обширных местах!
Громада корпусов — дворец Анны Иоанновны — ползет как черный холм, прорезанный желтыми линиями освещенных окон. Громада растет, приближается, заполняет собою всё небо. Над ступенями широкого подъезда 1-го корпуса горят два керосиновых фонаря, и их красноватый свет ползет по основаниям мощных колонн фронтона…
Но путь Ртищева всё еще не кончен — дальше, до угла дворца, до квадратного плаца и оттуда направо, к трехэтажному, позднейшей постройки, корпусу третьей роты. Тут уж Ртищев — дома.
— Ух! — весь немалый конец, от Арбата до этого места, Ртищев боялся: «Не опоздать бы!» А когда бежал от Земляного Вала — не встретил по пути ни одного кадета, это могло означать только одно: или опоздал уж — подвели конки, или пришел слишком рано. К счастью, случилось второе: окна в третьем этаже их роты стали гаснуть только сейчас, на его глазах; стало быть, вечерние занятия только что окончились, всего несколько минут назад, и дежурный воспитатель, построив роту, увел ее вниз, в столовую, на последний чай. В распоряжении Ртищева еще полчаса времени.
Ртищев садится на скамью. Ветер взвихривает сухие листья и несет их влево, в тяжелый гул Ботаники. Впереди — огни. За бесконечными плацами желтеют окна Военно-фельдшерской школы, а дальше — Военного госпиталя с надписью на фронтоне: Военная гошпиталь. Бесконечна ночь, бесконечна Москва, и немного жутко сидеть так, одному, на пустынном черном плацу, среди этого ветра и гула, рядом со стенами огромного здания, от соседства с которым одиннадцатилетний Ртищев кажется себе еще меньше, еще беззащитнее.
Уж не явиться ли дежурному воспитателю, не проделать ли перед ним маленькую церемонию с рапортом и щелканьем каблуками? Нет, нет, не следует торопиться… Что-то больно щемит сердце мальчика, удерживает его перед самыми дверьми роты, не пускает. В чем дело? Ртищев сидит на скамье и болтает не достающими до земли ногами — как будто бы самая беззаботная поза. А между тем он лукавит сам перед собой. В чем дело — он отлично знает. Но не хочет себе признаться в том, что он кое-чего боится. Страх он считает чувством, недостойным кадета. Нет ничего более отвратительного, как быть трусом, показать себя им перед всеми!
И Ртищев сильнее болтает ногами, даже кое-что насвистывает: ничего, мол, особенного с ним не происходит. Но сердце щемит, щемит. Ах, как не хочется являться. Так бы и побежал опять домой, на далекий Арбат. Но вместо этого он лишь начинает вертеть свертком, который несет из дому, кружит им за веревочку изо всей силы. В свертке — жареная утка, и утку заставила его взять мать, хотя он, сытый до отвалу домашним обедом, и отказывался от нее. Но теперь, пробежавшись от Земляного до Лефортова, Ртищев видит, что мать, как всегда, была права, говоря, что он «очень скоро захочет кушать». При мысли, как вкусна у утки до черноты и хруста поджаренная кожица, Ртищев чувствует избыток слюны во рту и даже забывает о том, что его тревожит. Кадет поднимается со скамьи. Третий этаж роты давно уже сплошь темен, окна второго — спальни роты — чуть зеленеют светом ночников, просачивающимся сквозь холщовые шторы.
II
Рука под козырек; локоть вскинут и отбрасывает полу шинели, открывающую ряд золотых пуговиц мундирчика и сияющую медную бляху пояса. Перед высоким, покачивающимся на длинных ногах Ботгом — он сегодня дежурный воспитатель — Ртищев что суслик перед жирафой.
— Господин полковник, кадет второго класса второго отделения Ртищев из отпуска прибыл!
Ботт протянул руку за отпускным билетом.
Левая опущенная рука кадета вылезла из-под полы шинели и вместе с билетом тащит с собой и пакет с уткой.
— Это что у тебя?
— У…
Почему-то ужасно стыдно, что вот явился в корпус с жарким, — значит, дома на положении маленького, пичкают. Ведь говорил же, право, маме: не надо, не надо! Так нет — вечно одно и то же: «А вдруг ты захочешь вечером кушать?» О Господи!
— Э? — это опять Ботт.
Пересилив себя и мужественно, громко:
— Утка, господин полковник!
— Утка?.. — Ботт делает большие глаза; левый ус лезет вверх; левый глаз шутовски закрывается; рожа. Потому-то именно, беззлобно, для всего корпуса Ботт — Рожа…
— А почему утка не крякает? Э?..
Чуть не плача:
— Она же жареная, господин полковник!
— Ага! — Ботт серьезен. Ботт снова воспитатель, но у этого доброго чудака есть в запасе еще одна выходка, — командным басом, на всю роту:
— Кррру-гом! Бе-гом… арррш!
Ать-два — щелкает каблуками Ртищев и пулей вылетает из дежурной комнаты, где, страшно довольный собой, Ботт принимается за казенный ужин.
III
Весь второй этаж — спальня роты. Кадеты не любят, когда говорят дортуар: «Мы не институтки!» Полуторааршинные внутренние капитальные стены продолблены арками, — вся спальня как бы одна огромная комната. В конце спальни, смежном с образным залом второй роты, — большой квадратный покой, в который выходят двери умывалки и уборной. Здесь по ночам работает старик-портной, починяющий кадетскую одежду. Штаны и мундиры, нуждающиеся в починке, кадеты бросают ж подоконник. На нем по ночам горит керосиновая лампочка, и перед ним — сгорбленный старик-швец, человек строптивый, суровый: «Вам бы из железа носить брюки, а не из сукна! Вчера чинил, а он опять порвал!» — «Не твое дело, дурак, разговаривать!» — «Сам дурак!»
Из этой же комнаты будят кадет по утрам барабан или труба попеременно. Неприятное соседство для трех кадет, что спят на койках, нарочито поставленных в этом покое, — в непосредственной близости от «нужного места». От этих кроватей всегда — тонкий и острый запашок. Мальчишек, вынужденных в силу своего детского греха спать на этих койках, кадеты презирают и поколачивают. Всех, кроме одного…
Но всё это важно лишь для дальнейшего. Ртищев никакого отношения к этому стыдному месту не имеет. Он уже среди кроватей своего отделения — у себя. Торопливо сброшенную отпускную форму уносит отделенский дядька Кубликов. Ртищев в окружении одноклассников.
1
Условные сокращения
А — журнал «Арс» (Владивосток)
ВР — журнал «Воля России» (Прага)
ВС — журнал «Вольная Сибирь» (Прага)
ВСт — Арсений Митропольский. Военные странички. М., 1915
ГР — газета «Голос Родины» (Владивосток)
ДО — газета «Дальневосточное обозрение» (Владивосток)
ЛА — журнал «Луч Азии» (Харбин)
НА — газета «Наша армия» (Омск)
П — журнал «Понедельник» (Шанхай)
Р — журнал «Рубеж» (Харбин)
РО — журнал «Русское обозрение» (Пекин)
РОВ — Арсений Несмелов. Рассказы о войне. Шанхай, 1936
Ру — газета «Рупор» (Харбин)
СВ — журнал «Сунгарийские вечера» (Харбин)
СГ — газета «Серебряный голубь» (Владивосток)
СО — журнал «Сибирские огни» (Новониколаевск — Новосибирск)
Ф — журнал «Феникс» (Шанхай)
2
Второй Московский. РОВ. А.И. Куприн (1870–1938) в 1880 г. поступил во 2-ю московскую военную гимназию, в 1882 г. преобразованную во Второй Московский кадетский корпус, который Куприн и окончил в 1888 г.; иначе говоря, Несмелов-Митропольский учился в том же корпусе, где ранее учился Куприн. О личных контактах между писателями данных нет. Рассказ полностью автобиографичен. Существует очерк «Великий князь Константин Константинович и кадеты. Воспоминания одного из них» (ЛА. 1940. № 7). Текст очерка местами почти дословно совпадает с рассказом «Второй Московский»; к примеру, упоминаемый «старший отделения, первый ученик, черненький, аккуратный Чаплин» в воспоминаниях фигурирует под той же фамилией. Приводим отрывок из упомянутого очерка:
«В бурном 1905 году я перевелся из 2-го Московского в Нижегородский Аракчеевский кадетский корпус. Весной следующего года корпус посетил Великий князь.
Обходя Вторую роту и Заглянув в пятый класс, Константин Константинович подсел на мою парту и кадета Шумского, первого ученика отделения, подсел с моей стороны.
Обняв меня, смотря мне в глаза и при этом больно дернув за правое ухо, Константин Константинович сказал, вспоминая мою физиономию:
— Ты из второго Московского, лопоухий? Ты — барон Франк?
— Так точно, Ваше императорское высочество! — пискнул я, пытаясь приподняться. — Так точно, Несмелов!»
Заметим, что здесь Митропольский называет себя литературным псевдонимом, появившимся значительно позже. Также становится ясно, отчего Несмелов иной раз называет себя в стихах «аракчеевским кадетом». Великий князь Константин Константинович (Романов, литературный псевдоним «К.Р.», 1858–1915) — поэт, переводчик, драматург; внук Николая I, двоюродный дядя Николая II; с 1900 — главный начальник военно-учебных заведений.