Я помню оливы (в Провансе? в Тоскане?),Я помню – над Рейном поля зеленели.И яблони помню (тогда, на Кубани…),И в Дании поле. Ответь, неужели
Пшеница падет под ударами градин,И черные кони помчатся, оскалясь,И будет растоптан земной виноградник,Растоптан тростник неразумный Паскаля?
* * *
Там, куда прилетят космонавты,Там не будет весенней сирени,Там не будет осенней брусники.
Ни черники, запачкавшей руки,Ни сереющей вербы в стакане,(Зайчик солнца и зайчики вербы).
Золотое Руно аргонавтыНепременно найдут, я уверен,В синеватых долинах Венеры.
Но не будет на дальней планетеНи веселого лая собаки,Ни окна в голубом полумраке,Ни грачей на сыром огороде…
* * *
Ты уже забываешь,ты скоро забудешь(в огромном райском сиянии),но ты еще помнишьтолчею предвечерних мошеки блеск паутинына сохлом терновнике.Ты помнишьзелёный мох между ржавых банок,а после – осень,неровный полетодичалых клочков бумагии чёрные щепкив дрожанье тусклой реки.Ты помнишь холод,первый иней на ржавомпочтовом ящике,свет на безлюдном мостуКак быстро летела,погасая, твоя папиросав ночные беззвучные струи…
* * *
Слетают желтоватые пушинкиПленительного липового цвета(На души наши, душеньки, душонки),как золотые райские снежинки.
А после – листья полетят, желтея(Так огненные языки сходилиКогда-то на апостолов). Но этоНe скоро, через двадцатьдве недели.
А в парке есть кафе, и рюмка рома,Как золотая лилия, блистает,И над горячим золотистым чаемКолеблется немного фимиама.
А озеро озарено осанной,В нем серебрятся рыбы, ветки рая.Как нежно ветер воздухом играет,Как шевелит немеркнущей осиной.
* * *
А если все-таки – война?А если – не минует чаша?Ночь выжидательно темна,И черный сад – как злая чаща.(А Гефсиманский сад – шумел?)
И странный, тихий спор (ты слышал?):– Как много надо искупить…– Как беззащитно спят и дышат…– Непрочный мир непрочных дел…
– Да, всё, как тоненькая нить,Но если есть Христос, тогда ведьОн может – правда? – охранить,Спасти, остановить, исправить?
– Оставь, не знаю, может быть…
* * *
Тени войны на замерзшей дороге. Ужеих не видно. Пустые пещеры ночи. Ледяныеводопады ночной темноты. Черныелавины безмолвия. Безлюдныекаменоломни печали.Я заблудилсясреди ночных сталагмитовмоего одиночества.И клочья дымаспят, как летучие мыши,в обугленных трещинах мира.
* * *
В газете пишуто войне и о смерти,но мальчик лет пятииз этой газетысделал кораблик,плывущий по озеру.
Может быть, если б умел,он сделал бынастоящую бабочку, настоящее облако?
Важно, что все жеон сделал кораблик,сделал из вести о страшном,почти как поэт – стихи.
Стихи ведь тожевроде летучей игрушки,даже если в нихговорится о смерти,о горе и смерти –не правда ли?
* * *
На обугленной стенеКопоть, будто черный иней.Песок остывший, пепел синий,Темный дым и тень в окне.
Черный дым и черный дом,Дымный дождь золу смывает.Холодным ветром, ночным трамваемПрозвени чужой Содом.
Все в холодной саже тьмыСожжено, оледенело.Рисунок углем, почти без мела –Как пейзаж и той зимы.
Той – на русском берегу:Пепелище, погорельцы.И воздух жесткий, как будто тельцеМертвой ласточки в снегу.
* * *
Земное гноище –Огромным пожарищем?Ну что ж: пепелищеНам станет пристанищем.
И будет на светеНи ад, ни чистилище,А попросту – кладбище,Скучное зрелище.
И будут лежать,Как под райскими кущами,Товарищи-братья,Богатые с нищими.
* * *
Страшные где-то галактики,Страшные звезды вселенной…В парке бродяги горланили,Пели (грустней, веселее…).
Был полон печалью осениВесь парк (и липы, и клены).Над ним разлетались в космосеФонтаны фотонов, волны.
Что ж, космос, накручивай эллипсы,Вдаль улетай по спирали…Полны надышанной прелестиНаши земные печали,Точно уютные мелочиВ доме, где мы вырастали.
* * *
Видимо, напрасны обращения –Обвинения, благодарения, –Ясно, что не отвечает небо.
Все-таки – посмотришь ранним вечером:Светится голубоватым глетчером.(Знаю сам, что холодно и немо.)