И видна — незримая — зеленаяОзаренная долина(Не Италия, скорей Инония),Где поет счастливая, прощенная,Неземная Магдалина.
* * *
Удивительно, как удлиненГолубой силуэт минарета.О, высокий расчет и закон,И высокое царство колонн,И объемы из тени и света!
Золотисто-зеленая вязьСиневато-лазурных мозаик,А на улице мулы и грязь(И лазурная муха впилась),И глаза малышей-попрошаек.
Гадит голубь на пыльный порфир,Лепестки устилают ступени.Царство грязи и царство сирени,И стоит гармонический мир,Композиция света и тени.
* * *
В огромном, царственном, торжественном саду,Склонясь к лиловому тюльпану,К пурпурным ирисам… Ни про мою беду,Ни о твоей беде — не стану.
Здесь фиолетово-сиреневый нарцисс,Так ярко мотылек желтеет,И солнце золотит воздушный кипарисГеометрической аллеи.
Здесь роза клонится тяжелой желтизной,Пион багряно-фиолетов,И все равно, что этот пышный зной –Над усыпальницей скелетов.
* * *
Тем более, что так недолговечно-розово(На мимолетно-золотистом) —Непрочным волшебством заката позднего,Мерцанием, зелено-смутным, озера,Лучом, разлившимся по листьям…
Тем более, что скоро ночь, но тем не менееРаскрылись розы, точно от прикосновения,В японском садике, где ручейки с пригорка.
Прохладным сном — в Японии? В Армении?В Норвегии? — Неслышным ветром синего фиорда(И полночь, будто синее растение)…
О, восхитись, хоть ими, на мгновение!Мне захотелось не иронии, а пения,Волшебно-дивного восторга.
* * *
Взлетали фонтаны — светлые всадники.Голубь уселся на мраморном темени древнего грекасимволом мира и Духа. Белка метнуласьвниз по стволу и лучу – вышло вроде невзрачнойкометы(хвост у кометы пышней, но откуда возьму я комету?).
Мальчик нагнулся и кинул в озеро камушек плоский,который вдруг ланью запрыгал, тонуть не желая.Собака из озера выплыла, и на асфальте аллеиследы темно-влажные лап казались цветами,каждый в четыре, смотри, лепестка (это «счастье»?).
И ласточки ножницами живо живыми кроилилетнее небо. Ласточки, где бы найти мненесколько слов, я хотел бы, выкроенных из лазури?
* * *
Тополь полон волненья, и липа звучит, как лира.На яблоке и на облаке ясныйОтблеск золота вечности.Сердце, как бутон розы, раскроется скороОт лазурной музыки мира.
Около озера ирисы, белые ибисы(Точно маленький беленький архипелаг);На светлом песке бело-сизый птичий помет.А в небе жаворонок, будто якорь блаженных минут,В светлую вечность закинутый якорь.
Ты ела изюм, золотистый, словно янтарь.Твои зрачки были мелкие черные жемчужинки.Завитки, как черный гиацинт, чернели над шеей.
Память! Навеки, точно голубенькая татуировка,Знак на душе.
* * *
Нежный неясный дождь, как легкое забытье. Но ужеПолупрозрачные крылья дождя почти отшумели.Сильный запах цветов, точно смутный настойчивыйшепот.
Если бы эти таинственные тридцать минутОстались в вечности (мелким жучком в янтаре),Но нет, они пролетели неизвестно куда,Эфемериды, метеориты, прощайте.
Какая она, огромная, темная фреска жизни?Вместо нее — мелкие фрагменты орнамента,А душа — душа уже вечереет.
Если бы знать химическую формулу души,Может быть, можно было бы что-то исправить,А так… Слушай, ты веришьВ темную мифологию счастья?
В общем, мы плохие алхимики. Все же, видишь,в руке у меняТускловатый кусок философского камня печали.
ПАСТОРАЛИ (1976)
О, сколько жизни было тут,
Невозвратимо пережитой!
Федор Тютчев
Сильнее, приятнее венузинца звоны,
Но я твоим говорю языком счастливым.
Антиох Кантемир
* * *
Говорила Муза:Многим тыЛюбовался: морем, розой, птицей.Красота… За нежные цветыДумаешь над бездной уцепиться?
Не спасешься. Бездна — суждена.Но пока — из чувства и — искусстваПриготовь-ка сладкого вина,От которого приятно-грустно.
Ты узнал «на жизненном пути»,Что бывают в мире диссонансы.Что ж? и диссонансы превратиВ нежно-элегические стансы.
Да, не без иронии порой,Звуками и красками играя,Утешай поэзией-игрой,Радужной сонатой полурая.
О прекрасном, нежном — о любви,О весне — ведь не одни печали —Напиши нежнее, назовиКнижку сладко-сладко: «Пасторали».