Жаба-мышь по телу катится,Омерзительный гибрид,И мокрица-каракатицаДушу бедную чернит.
Погнались, шипя и квакая…Но по струям дождевым,Как по лестнице Иакова,Подымусь, мерцая ласково,В горний Иерусалим!
* * *
Морской огромной черепахе,Живущей дольше человека,Под туристические ахиЗавидовал полукалека.
Плыла — крылато и могуче –Орлиная и костяная.Жестоко-жесткий лик, колючий,Был древен, резок, страшен – знаю.
А бабочка, колеблясь нежно,Желто-оранжевой игрушкойЛегко летала, однодневка,Над долгожительницей грузной.
Увы, тускнело на востоке.Ну, бабочка? Не знаешь, верно,Что кто-то жизненные срокиРаспределил неравномерно?
Но, в общем, глядя – в смутном страхе –На тень, скользившую без шума,Я думал не о черепахе,И не о бабочке я думал.
* * *
Сегодня я сразу узналтот ветер вечерний, весенний, —тот ветер начала апреля тридцатого года.
Он снова вернулся на землюс какой-то планеты,которой не видно отсюда.
А прошлой зимойкак-то вечером вдруг я узналтот ветер конца февраля тридцатьпервого года —почти уж полвека назад!
Свидетель далекого счастья,Свидетель свидания с ней!
Ну да, возвращается ветерна круги своя. Только вечер —вот вечер сегодня другой.
* * *
Наплывает черный парус,Навевает холодок,Зарывает глупый страусВ страхе голову в песок.
Тоненько песок струитсяСквозь песочные часы,Падают его крупицыНа дрожащие весы.
Я любитель долголетья,Оттого моя тоска,Что останется на светеПросто горсточка песка,
Что навеет черный парусНежитейский холодок,Что зароют, глупый страус,Наши головы в песок.
Эй, постойте, дайте срок!Не печалься, милый страус:Я наперекор судьбеЖить подольше постараюсь —И советую тебе.
* * *
Плыл лунатик в лунном свете,Словно в золотой карете,Превращал подлунный мирВ пасторальный Монплезир!
Нам с Фортуною милейшей,С маленькой жеманной гейшей,Гейшей стиля рококо,Танцевать весьма легко!
Думать ни о чем не надо,Легкая арлекинада —Пируэты, антраша,Реет юбочка, шурша!
Стрекозой, не муравьемМы росинку с неба пьем.
Больше никаких мучений:Сдул пушинку светлый гений.Ни финансовых забот:Золотой фонтанчик бьет!
Спросят: «Вам не надоело?»Надоело, надоело!«Лето целое пропела!»Но — сие не ваше дело!
* * *
Романтики твердили нам о сердцеИ скорби мировой, земном Weltschmerz'e.
Тот лунный полумрак в глухих руинахИ фосфор глаз змеиных и совиных…
Но кладбища, осенние, в ИталииМеня сильнее клонят к меланхолии.
Я там из-за больного миокардияВсегда прошу у Бога милосердия.
Но жалоба моя, что скоро тризна,Смешная смесь лиризма и трюизма.
* * *
Не говоря о том, что из потемок,Заполнивших душистый сеновал,Мы вышли в сад, и серенький котенокЛегчайшим одуванчиком стоял;
Не говоря о том, что в клетке замер,Еще не ставший кроличьим рагу,Тот белый кролик с алыми глазами,Как ягодами алыми в снегу;
Не говоря о том, что шел цыпленокК другому, тоже белому, и цветИх вырезных и розовых коронокЯ не забыл за столько долгих лет…
Но я забыл о петушином бое,Забыл, что кролику несдобровать,Когда сверкало небо голубое,Переходя в земную благодать.
* * *
В газете – новость: найден таракан!Пора! Порадуйтесь за таракана!Он очень стар: почти как океан.Чуть-чуть моложе океана!
Точней, ему семь миллионов лет. Точней,Он жил семь миллионов лет назад.Окаменел. Лежал с тех давних дней.Вот ты попробуй так: окаменейНа семь с шестью нулями лет.
— Окаменелый таракан? И что ж?Иной болван гораздо тараканей,Окаменелее, чем он. На что ж,Что толку в тараканьем камне?
И для чего 7 000 000 лет? Шепнем Судьбе:Одну бы миллионную — семь летОтнять от скуки тараканьей,Добавить нам с тобой. Семь лет тебе,Семь — мне. И жили бы: сперва твои семьлет,Потом — мои. Предел мечтаний.
* * *
На прелестном острове Гаити,В пестром городе Санто-Доминго,Мы сначала поиграли в бинго,А потом поехали, глазея,В поисках заманчивых открытий,И в этнографическом музееПроводник сказал нам: «Посмотрите».
Скрюченный скелет лежал в витрине,Челюсти скривились в страшной корче.«Задохнулась, да, в песке и глине,Не хватало воздуха, короче, —За грехи живую закопали:Изменила, обманула мужа».Стало тихо в охлажденном зале.В женских лицах я заметил ужас.