Долго, может быть, не засыпалиМилые туристки. Их пугалиНекоторые странные деталиМира, где грехи не торжествуют:Как ее землею засыпали —Теплую, кричащую, живую.
* * *
То носороги, то утконосыНам задавали такие вопросы:
«Отчего вымираем мы, как преждеатланты?Разве мы старые эмигранты?»
Мы отвечали: «Молчите, уродины!Вы не умрете вдали от родины!»
Свои чувства следует скрывать искусно,Но все это, в сущности, очень грустно.
Привет носорогам и утконосам!Мы все, господа, остались с носом.
* * *
Блудница мир, сей темный свет!
Григорий Сковорода
«Ах ваша планета – новый Акрополь!»Робот-акробот глотает закуски.(Смотрят микробы, москиты, моллюски.)«Сейчас выступят мистер и миссис Джопль,Не то по-китайски, не то по-прусски!»
(Над новой Планетой парит Панургий,Нафимиамен, нанафталинен.Дают законы Лемуры-ЛикургиПолупавианам, полупавлинам.)
«Я к вам приехал с культурным обменом,Я либерал, а вы прогрессивны.Вашим планетарным, планетным стенамЯ говорю: Good morning, good evening!»
Планетарный царь случил пилигримаС пандой китайской. Китайские тени.Нет мелодрамы, одна пантомима:На фоне огня, и неба, и дымаЖестикулирует Рок-шизофреник.
* * *
Тоска по родине! Давно
Разоблаченная морока!
Марина Цветаева
За тридевять небес твоя хата с краю.Яблоня от яблока далёко-далёко.Душа, аукнись! Судьба, откликнись!Сам аукну, сам и откликнусь.
Пить или не пить? — спрашивал Гамлет.Вольному рай, а пьяному воля.Мели, Емеля, на мель мы сели.Все перемелется, мука будет.
Улита поедет, ветер залает.Собака уносит, когда-то будет?За морем телушка, душка, полушка.С миру по мышке, голому кошка.
* * *
Во времена Данте Флоренция
называлась не Firenze,
как теперь, a Fiorenza.
Да, мы эмигранты, «переселенцы»,«Отщепенцы»… Что ж, не грусти.Из Флоренции, родной Фиоренцы,Флорентинцу Данте пришлось уйти.
Могила в Равенне. Fiorenza mia…Но все флорентинцы знают о нем.Приятный сюрприз будет, если РоссияЭмигрантских поэтов почтит… потом.
Свезут, реабилитированных посмертно,На Литераторские Мостки,И уже не будет, почти наверно,Ни одиночества, ни тоски.
* * *
Полночный остров Молчанья,Пустынный берег Забвенья.Последние тени звуков,Прощальное эхо света.Уйдем, собеседник безлюдья!
Сердце, сосуд потемневший,До краев наполнено ночью.
Оркестры листвы осеннейЗатихли, и музыка сталаДалекой полночной стаей.Уйдем, собиратель безмолвий!
Довольно гулять по саду,Его нет, пойдем поскорееДомой (куда — неизвестно),Наследник талого снега,Приятель тающей тучи,Плохой переводчик ночи.
* * *
И я свидетель обвинения(Я плакал чаще, откровеннее),Но, принимая во внимание,Что при ближайшем рассмотренииЧерты божественной гармонииЗаметить можно в мироздании;
Что предусмотрено заранее:Мое ночное задыхание,Житейские колючки-тернии,Большое небо предвечернее(Оно становится печальнее);Что, что скажу я в заключение?
Что из небесной Руритании,Где встретят нас благие гении,Приплыло облако весеннее?Что нет состава преступления?И что Виновник мирозданияЗаслуживает снисхождения?
* * *
Пестрел и бурлил мексиканский базар,И воздух клубился, как быстрый пожар.
Клыкастая ведьма ждала за лотком,И странные сласти лежали на нем:
Смотри — марципановые черепа!И ведьмин товар покупала толпа.
Орнамент по черепу ярко-лилов,Желтей канарейки огрызки зубов.
Два синих, блестящих, больших леденца –О, сахара слаще глаза мертвеца!
Кондитерский череп — сладчайший десерт,Но я не уверен, что сладостна смерть.Совсем не уверен, что сладостна смерть.
* * *
Аквариум тихий и мрачный,Но есть в нем серебряный дым.А рыбки как будто прозрачныИ светом полны золотым.
Так плавны ленивые позы,Так райски-нежны плавники!Как будто бы с розовой розыУпали в ручей лепестки.
Как эльфы из радостной сказки,Пажи при подводных царях!Зачем эти нежные краскиЖивущим глубоко в морях?
Мерцайте, морские созданья,Вы так золотисто-тихи.Такое ночное мерцаньеПорой излучают стихи.
В своем фосфорическом светеСтихи проплывают, плывут.Блестят серебристые сети.Но люди едва ли заметят,Едва ли, едва ли поймут.
* * *
Я недавно коробку сардинок открыл.В ней лежал человечек и мирно курил.