О если б скорее! Мне грустно, мне Зло надоело,Наскучило Зло, я тоскую в краю Вельзевула.
И темный Борей навевает кручину рутенам,И тучи глухие над тихим твоим Борисфеном.
И злобный стервятник уносит к чудовищам темнымТу светлую душу, ту Деву – мы знаем, мы помним.
А все-таки верь, что достанется Свету победа,Что снова к Персею, сияя, летит Андромеда,
Что срубит герой, разрубив наши рабские узы,Смертельную голову многозмеиной Медузы.
Мне снится, что Зло обезглавлено светлым Персеем.Мы ждем – но дождаться, мой друг, мы уже не успеем.
* * *
Окружена публичными домамиСтариннейшая церковь в АмстердамеВ любом окне по непречистой даме.
И прислонились к стенке писсуараМладой турист, девица и гитара.Над ними свет закатного пожара.
И отражается в воде каналаКрасавица с таблеткой веронала.Она стареет — и она устала.
И тридцать три малайца-сутенера(Для девочек непрочная опора)К двум неграм подошли — для разговора.
И девочка, купившая наркотик,Ругает их, кривит увядший ротик.К ней ковыляет бледный идиотик.
По-разному живут на свете люди.Большой закат напоминал о чуде,А проповедник говорил — о блуде.
Свобода выбора… Свобода воли…А если всем определяет ролиСам Саваоф на огненном престоле?
ПАМЯТИ ЯКОВА ВИНЬКОВЕЦКОГО
В этом доме живут долгожители,Обыватели и отравители(А напротив живут – небожители).
Вечерами весенними, летнимиТридцать ведьм развлекаются сплетнями,Осуждают губами столетними.
И тринадцать вампиров морщинистых(С париками на лысинах глинистых)Разъезжают на бесах щетинистых.
И выносят они обвинительныйПриговор пришлецу из пленительнойСветозарной страны, небожительной:
«Да, казнить! Он соседей сторонится,У него от безделья бессонница,Он до нашей еды не дотронется,
Он питается ветром и грозами,Говорит он не с нами, а с розами,Облаками, туманами, звездами».
Стал преступник скромнее, смиреннее.Поздно! В тихое утро весеннееПриговор – приведен – в исполнение.
* * *
Новорожденные младенцыУсердно машут кулачками.Участвовать хотят пришельцыВ житейской драке – или драме?
Наверно, их предупредили,Что в жизни драться им придется.В краю усилий и насилийДерутся пухлые уродцы.
Вот если бы не кулачками,А крылышками вы махали!В краю, где правит хмурый КаинС его угрюмыми грехами,
Вы жить не стали бы. СкорееПовисли бы у колыбелей(Нет, не летая, нет, не рея)И холодели бы, твердели –
И улыбались, недвижимы,Как равнодушные скульптуры,Как мраморные херувимы,Как золоченые амуры.
* * *
Лежит потемневшее сеноВ пустом вечереющем поле.Лежит непроросшее семя,Своей не сыгравшее роли.
Так холодно, блекло и немо!Так осень белеса и вяла,И небо — как бледная немочьНад этой природой усталой.
Три птицы, как жалкая мелочь,Разбросаны в тусклой печали.Безлюдно. Листва отшумела,Как будто и ветки устали.
Ты скажешь: наскучивший символ,Давно надоевшая притча.(Лишь мерин, облезлый и сивый,Заржал, свою молодость клича.)
И ночь от усталости, что ли,Подходит неспешно, несмело.И всё это, в общем, без боли,И всё — мое частное дело.
* * *
Нет, не капризничай, не привередничай,Скажи Создателю спасибо.Не будь, душа, упрямой поперечницей,Взгляни смиреннее на небо.
Печально, что тебе совсем не нравитсяТобой одушевленный грешник,Что не сужден тебе, молодка-девица,Прекрасный праведник-нездешник,
Что не живем с тобой в закатах розовых,В жемчужно-яшмовых палатах,Что сохнем под житейскими угрозами,В печально-будничных заботах.
А все же — сад с левкоями, тюльпанами,И зреет нежная малина,И вечерами тихими, туманнымиМы долго слушаем Шопена.
А в полдень пчелы на кустах акции(Жаль, кончился сезон камелий),Котенок спит на книге о Венеции,Куда вернемся мы в апреле.
* * *
Куда-то плыть осенними туманамиИ задремать и вдруг проснуться:Оранжевыми инопланетянамиПолно летающее блюдце.
Они покачивают длинными антеннами,И всё здесь кажется им странным:Им непривычно плыть туманами осеннимиНавстречу варварам-землянам.
И, поборов естественную ксенофобию,Они кричат: «Людишки, здрасте! Вы созданы, хи-хи, по образу-подобиюВсевышнего? Вы это бросьте!»
И уверяют голосами очень тонкими:«Самообман смешон, опасен!»И машут угрожающими перепонками,И улетают восвояси.