«Так вот мое начало…»
Так вот мое начало,
Вот сверкающий бетон
И выгнутый на взлете самолет…
Судьба меня качала,
Но и сам я не святой,
Я сам толкал ее на поворот.
Простеганные ветрами
И сбоку, и в упор,
Приятели из памяти встают:
Разбойными корветами,
Вернувшимися в порт,
Покуривают трубочки: «Салют!»
Моя ж дорога синяя
Летит за острова,
Где ждут меня на выгнутой горе
Подернутая инеем
Пожухлая трава
И пепел разговоров на заре.
Так вот обломок шпаги,
Переломленной о сталь,
Вот первое дыхание строки.
Вот чистый лист бумаги,
Вот непройденная даль,
И море вытекает из реки.
Отбросив все случайное,
Забудем суету,
С наивной верой понесем мы вновь
Веселое отчаянье,
Скупую доброту,
Надежду на последнюю любовь.
И с мыслями, которые
Едва наметят путь,
Тропа должна несмелая пройти.
Диспетчеры истории —
Пройдем мы, ту тропу
В широкую дорогу превратив.
Так вот мое начало,
Вот сверкающий бетон
И выгнутый на взлете самолет…
Судьба меня качала,
Но и сам я не святой,
Я сам толкал ее на поворот.
ПЕРВЫЙ СНЕГ
Всей семьей, конечно, не иначе,
Посреди недели занятой
Мы смотрели вместе передачу
Под таким названьем: «Артлото».
Все в ней дружно пели и плясали,
Словно час нагрянул торжества.
Были очень крупные детали,
Были очень легкие слова.
Мы смотрели телевизор,
А за окнами шел снег.
А когда погасла наша рама,
Мы рванулись к стеклам: Боже мой! —
Начиналась осенью программа,
А закончилась уже зимой.
Все, конечно, хором загалдели:
Снег лежал, как пуховой платок.
Видно, мы чего-то проглядели,
Проглядев программу «Артлото».
На фонарь шел снег и на дорогу,
Был предельно чист он и суров,
Будто шло послание от Бога,
Передача с неземных миров.
Там велись великие беседы,
Подводя неведомый итог,
Там никто, пожалуй, и не ведал
О каком-то нашем «Артлото».
Был бы здесь какой-нибудь провидец,
Он сказал бы: «Бросьте ерунду —
Первый снег нам предстоит увидеть
Календарно в будущем году».
Только будет ли нам та удача?
Будет год ли, будет ли ясней?
Повторят ли снова передачу
Под таким названьем: «Первый снег»?
Мы смотрели телевизор,
А за окнами шел снег…
БУХТА ПЕВЕК
Отчего поет человек? —
Потому что он очень мудрый.
Льды приходят в бухту Певек,
Горы пудрятся нежной пудрой.
Человек идет по горам,
И несладко ему, хоть тресни.
За него мы — по двести грамм —
По стакану особой песни.
Он берет винтовку и плуг —
Охранять и пахать планету.
Человек человеку — друг,
Если все понимают это.
Ветер вьюгу поет с листа,
Заливает закаты кровью.
Ох, красивая широта,
Романтическое зимовье.
Отчего же ему не петь,
Если горе непоправимо,
Если вновь на лунном серпе
Возникает лицо любимой?
Он сидит себе у костра,
Он еще тыщу раз воскреснет!
За него мы — по двести грамм —
По стакану особой песни!
«О, великое искусство киносъемки!..»
О, великое искусство киносъемки!
О, рекламных объявлений суета!
Вот написано по центру, не в сторонке:
В главных ролях, мол, снимались тот и та.
Тот и та, у них то свадьбы, то разводы,
Тот и та, у них «фольксваген» дорогой,
Их приветствуют арабские народы
И развратом потрясает их Стокгольм.
Тот и та — у них не вьюжит и не каплет,
Шумный дом, гостеприимство до зари.
И известный всей стране товарищ Каплер
Про артистов с теплотою говорил.
Так уходит жизнь на встречи, вечеринки,
На выслушиванье всякой чепухи,
На интрижки, на рубашки, на ботинки
И другие невеселые грехи.
Ну а роли, где ж, ребята, ваши роли?
Где ж такие, чтоб не плакать не могли?
Мелковато, суетливо — и не боле,
Слабой тенью по экранам вы прошли.
И замечено одним, потом другими,
Что не та как будто стала та чета.
Тот не тот — осталось имя, только имя,
Да и та уже, пожалуй, что не та.
Что ж, видать, не получилось жизни с лёта,
Слава юбкой покрутила и ушла.
Так на списанные веком самолеты
Надвигается бульдозера скала.
Нет, не надо, наши крылья не обмякли!
Нас по-прежнему волнует высота.
Старый конь не портит борозду, не так ли?
Нам летать еще, родимые, летать.
Но в бульдозере сомнений ни на йоту,
Он, рожденный ползать, знает это сам,
И хрустят, поднявши крылья, самолеты,
Будто руки воздымая к небесам.
А потом уж тишина, и стихли споры —
Старых фильмов пожелтевшая трава…
Ой, ребята, не ходите вы в актеры —
Это, правда, дорогие, не для вас.