«Я иду на ледоколе…»
Я иду на ледоколе,
Ледокол идет по льду.
То, трудяга, поле колет,
То ледовую гряду.
То прокуренною глоткой
Крикнет, жалуясь, в туман,
То зовет с метеосводкой
Город Мурманск, то есть Мурма́нск.
И какое б положенье
Ни имели б мы во льдах,
Знают наше продвиженье
Все окрестные суда.
Даже спутник с неба целит,
В объективы нас берет,
Смотрит, как для мирных целей
Мы долбаем крепкий лед.
И какой-нибудь подводник,
С бакенбардами брюнет,
Наш маршрут во льдах проводит,
Навалившись на планшет.
У подводника гитара
И ракет большой запас,
И мурлычет, как котяра,
Гирокомпас, то есть компа́с.
Но никто из них не видит
В чудо-технику свою,
Что нетрезвый, как Овидий,
Я на палубе стою,
Что, прогноз опровергая,
Штормы весело трубят,
Что печально, дорогая,
Жить на свете без тебя.
ЧУКОТКА
Мы стояли с пилотом ледовой проводки,
С ледокола смотрели на гаснущий день.
Тихо плыл перед нами белый берег Чукотки
И какой-то кораблик на зеленой воде.
Там стояла девчонка, по-простому одета,
И казалось, в тот вечер ей было легко,
И, рукой заслонившись от вечернего света,
С любопытством глядела на наш ледокол.
Вот и все приключенье. Да и вспомнить — чего там?
Пароходик прошлепал, волнишка прошла.
Но вздохнул очень странно командир вертолета,
Философски заметив: «Вот такие дела».
Ледокол тот за старость из полярки списали,
Вертолетчик женился, на юге сидит.
Да и тот пароходик все ходит едва ли,
И на нем та девчонка едва ли стоит.
А потом будут в жизни дары и находки,
Много встреч, много странствий и много людей…
Отчего же мне снится белый берег Чукотки
И какой-то кораблик на зеленой воде?
«Там, где пел для нас прибой…»
Там, где пел для нас прибой,
Я иду теперь с другой.
Солнце на ее плечах,
Чайки в синеве кричат.
А я, представь себе, молчу,
Ключи какие-то кручу…
Зачем поехал я на юг
Память ворошить свою?
Вот пустует скамья,
Где сидели ты и я.
Мне другая говорит:
Что случилось? Что болит?
Да так, я говорю, пустяк, —
Мотив не вспомню я никак,
Мотив, который я любил,
Помнил, а теперь забыл…
ПЕРВЫЙ ТРАМВАЙ
Над городом, над липами белесыми
Стоит мороз, пуская синеву.
С мохнатыми от инея колесами
Трамваи отправляются в Москву.
Ведь каждый день связать им нужно заново
Провинций отдаленные моря:
В Черемушках, Черкизово, Чертаново
«Давай поедем в город» — говорят.
Сиреневый рассвет на крышах ежится,
И рельсы поворотные визжат,
И пальцами протопленные рожицы
На ледяных окошечках дрожат.
Снега над нашим городом посеяны,
Мороз стекает с купола Земли,
Как будто шел по северу рассеянный
И крынку с белым холодом пролил.
Да здравствуют московские трамвайщики —
Рассветных судеб временный причал,
Будильников вернейшие товарищи,
Товарищи встающих по ночам!
С потертыми билетами сезонными
Плывем мы в океан большого дня,
И воротник пальто демисезонного,
Как флаг зимы на кораблях, поднят.
Пока в Москве немногие увидели
Сегодняшнего утра первый свет,
Привет вам, обитатели обители,
Катящейся по утренней Москве!
ПОРА ПОДУМАТЬ О СЕБЕ
Да, мой любимый, все долги
Мы заплатили непростой своей судьбе.
Мы жили судьбами других, —
Пора подумать о себе.
А наши годы все скользят,
Как птицы осени, летящие на юг.
Нас не оставили друзья,
Но как редеет этот круг!
Как наши дети подросли —
Вот верный счетчик нашим общим временам.
Уйдут, как в море корабли,
И торопливый поцелуй оставят нам.
Да, наша молодость прошла,
Но, знаешь, есть одна идея у меня:
Давай забросим все дела
И съездим к морю на три дня.
И будет в нашей жизни миг,
Когда простой весенний луч
Порвет завесу низких туч,
Затеяв детскую игру,
И ветры, будто бы друзья,
Слетятся к нашему костру.
«Не сотвори себе кумира…»
Не сотвори себе кумира
Из невеликих мелочей —
Из обстановки и квартиры,
Из посещения врачей,
Из воскресенья и субботы,
Из размышлений о судьбе.
В конце концов, не в наши годы
Унынье позволять себе.
Не сотвори себе кумира,
Ведя житейские бои,
Из неизбежных и унылых
Подсчетов прибылей своих.
И может, ты прошел полмира
В исканьях счастья своего —
Не сотвори себе кумира
Ни из себя, ни из него.