Прощай, патруль! Мне больше не скрипеть
В твоих унтах, кожанках, шлемах, брюках.
Закатный снег, как смерзшуюся медь,
Уж не рубить под самолетным брюхом.
Не прятать за спокойствием испуг,
Когда твой друг не прилетает снова,
Не почитать за самый сладкий звук
Унылый тон мотора поршневого.
Прощай, патруль! Не помни про меня.
Ломать дрова умеем мы с размахом.
Я форменную куртку променял
На фирменную, кажется, рубаху.
Прощайте, островов моих стада!
Я — женщиной поломанная ветка.
Прощайте, льдом помятые суда,
Прощай, моя ледовая разведка.
Не упрекни, не выскажись вослед.
Грехи пытаясь умолить стихами.
Я спутал всё — зимовье и балет,
И запах псов с французскими духами.
Прощай, патруль! Во снах не посещай.
Беглец твой, право, памяти не стоит.
Залезу в гроб гражданского плаща
И пропаду в пустынях новостроек.
А душу разорвет мне не кларнет,
Не творчество поэта Острового,
А нота, долетевшая ко мне
От авиамотора поршневого.
НИНОН
Когда Нинон была мала,
Ей мама как-то изрекла
Совет, весьма полезный для судьбы:
«Тебе замужество к лицу,
Но не спеши бежать к венцу —
Пускай скотина ходит вкруг избы».
И описать не в состоянии перо
Твое великолепье и добро!
Глава семьи, замечу вновь,
Не я, не ты и не свекровь —
Главой семьи является любовь!
Ходило множество скотин
Вокруг прекраснейшей из Нин,
Лишь я не появлялся в доме том.
Я жизнь изведал хорошо,
Огонь и воду я прошел,
И вот сюрприз — попался на простом.
Моя семья — твоя семья,
Мои друзья — твои друзья,
У нас в стране муж и жена равны.
Как хорошо, что мы с тобой
Не встретились порой младой,
Поскольку были б щас разведены.
Итак, я подвожу итог:
Все хорошо, что было в срок,
И хорошо бы это не забыть.
Но лишь такая есть печаль:
Ужасно хочется мычать,
Поскольку ходишь сам вокруг избы.
ВОСПОМИНАНИЯ О ПЕХОТЕ
Нас везут в медсанбат, двух почти что калек,
Выполнявших приказ не совсем осторожно.
Я намерен еще протянуть пару лет,
Если это, конечно, в природе возможно.
Мой товарищ лежит и клянет шепотком
Агрессивные страны, нейтральные — тоже.
Я ж на чутких врачей уповаю тайком,
Если это, конечно, в природе возможно.
Перед нами в снегах лесотундра лежит,
Медицинская лошадь бредет осторожно.
Я надеюсь еще на счастливую жизнь,
Если это, конечно, в природе возможно.
Так и еду я к вам в этих грустных санях.
Что же вас попросить, чтоб вам было несложно?
Я хочу, чтобы вы не забыли меня,
Если это, конечно, в природе возможно.
«Мы вышли из зоны циклона…»
Мы вышли из зоны циклона,
Из своры штормов и дождей.
У всех появилась законно
Одна из бессмертных идей:
Граненых стаканов касанье —
Как славно, друзья, уцелеть!
Оставил циклон на прощанье
Лишь вмятину в правой скуле.
Он наши машины проверил,
И души, злодей, закружил,
И каждую нашу потерю
Из вороха лжи обнажил.
Порядок серьезно нарушив,
Сидим мы всю ночь напролет,
Поскольку спасти наши души
Никто, кроме нас, не придет.
И с нами в моряцкой одежде,
Суровых мужчин посреди,
Добрейшая дама — Надежда,
Как все, со стаканом сидит.
Не вписана в роль судовую,
Паек здесь имеет и кров,
Ведя свою жизнь трудовую
Среди в основном моряков.
Так с песнями мы отдыхаем,
Глаголу рассудка не вняв.
Заплачет четвертый механик,
Надежду за талью обняв,
И, вилку стальную калеча,
В любовь нас свою посвятит,
И, чтоб описать эти речи,
Не можно и буквы найти.
Не скрою, и я, дорогая,
Не в меру был весел тогда,
Когда поживал, полагая,
Что ты — не такая беда,
Что вольным плыву кочегаром,
Семь бед оставляя вдали,
Слегка задевая гитарой
За меридианы Земли.
Рассвет, на красивости падкий,
Встает перед днем трудовым.
Друзья мои в полном порядке,
Храпят по каютам своим.
Циклон удалился на сушу,
Оставив пейзаж на столе,
И спиртом промытые души,
И вмятину в правой скуле.
ЛЮСИ,
или «Вставайте, граф» — двадцать лет спустя
Он поздно проснулся, нашел сигарету
И комнату видел сквозь сон:
Губною помадой на старой газете
Написан ее телефон,
И блюдце с горою вечерних окурков,
Стакан с недопитым вином,
И ночи прожитой облезлая шкурка,
И микрорайон за окном.
Итак, моя дорогая Люси,
Шанс на любовь свою не упусти.
Жить только болью, только любовью!
Все остальное — такси.
За рубль пятьдесят, дорогая Люси.
Потом он печально и неторопливо
Убрал все ночные следы
И даже отмыл след раздавленной сливы
Стаканом горячей воды.
Потом, в довершение к общим печалям,
Он вспомнил жену невзначай.
Потом позвонили и в трубке молчали,
Но он-то ведь знал, кто молчал.