А. В. Михалевичу
17/Х 1941
Ну, жму крепко руки всем!
Завтра, 18-го, в 5 час. утра отправляюсь. Куда — еще неизвестно, где буду — напишу.
Мариуполь… А на полпути между Мариуполем и Таганрогом, километрах в 50 от Мариуполя — моя коммуна, в двух бывших помещичьих экономиях. Вот тебе — рассказы и жизнь. Что там сейчас делается?..
Ну, что сказать на прощание? Вспоминайте почаще, пишите Кате. Если здесь будет лучше, может быть, Галя с детьми переедет сюда? Топливо есть, с продуктами пока неплохо.
Эх, не пришлось, Саша, вместе повоевать! Ну, ладно, будем воевать порознь. А писать после об этой войне будем опять вместе.
Сколько неосуществленных планов, сколько поломанных жизней! Да разве у нас только?
Драться буду зверски. И за белорусские, и за украинские колхозы, и за свой родной, где остались моя молодость и лучшие годы…
7/XI 1941
…Я тебе писал в одном письме то же, что и ты мне! — мысли одни у нас. Что бы ни случилось, семьи наши не останутся беспризорными. Кто останется в живых — будет заботиться обо всех, как о своих родных.
…Я получил повестку в РККА, потом отставили. Все мои просьбы перед военкоматом не действуют, — не требуется моя категория и должность, не дают разнарядки. Но все-таки нашел другой выход. Скоро все же уйду в армию. Уже живу в казарме, имею коня, обмундирование. Народ, с которым пойду на фронт, очень интересный, все — красные партизаны, добровольцы и той и этой войны, есть отцы 2–3 и даже 6 сыновей, находящихся сегодня на фронте. Теперь уже твердо — скоро буду на фронте…
13/XI 1941
…Да, сейчас пока отложим литературные разговоры. Тема «Подводных камней» — это большая тема, для большой книги; может быть, поэтому я с этим очерком и мучился так долго, втискивая его в такой размер и форму. Напишем после войны. Эта тема и тогда не устареет. Тема о людях с душой и механических людях…
26/I 1942
…Был в Крыму, в Керчи, под Феодосией, исходил весь Керченский полуостров в качестве корреспондента газеты Кавказского фронта. Уже напечатал несколько очерков. Получил боевое крещение. Был в таких переделках, о которых можно будет много рассказать, когда встретимся.
Я и в газете не зачислен пока в кадры, а взят на штатную должность писателя при редакции (таких должностей несколько) «по вольному найму»…
22/VI 1942
Годовщина войны и день моего рождения.
…Я — дома. С редакцией расстался. Сделал все от меня зависящее, чтобы вывести на чистую воду своего Бойцова, — не вышло, слишком сросся клубок. Тогда в глаза ему заявил, что не уважаю его как своего начальника, старшего товарища и пр. по той причине, что он жалкий трус и паникер (таким он показал себя там), лакированная душа, что не могу с ним работать, и после этого уж он меня отпустил. В приказе — по собственному желанию. Партбюро дало мне прекрасную характеристику. Все подробности этого дела напишу Фадееву. Буду принимать меры к устройству в другую газету, на другой фронт…
…В этой борьбе в редакции… нажил себе (и, пожалуй, в будущем и тебе) хорошего друга, Николая Сергеевича Атарова. Он сейчас остался там. Писатель. Есть у него книжки рассказов. Писатель хороший и человек смелый, честный…
Г. А. Гамоловой
16/ V 1943
…У меня все по-старому. После короткого отдыха снова в боях. Должность — агитатор полка, звание — старший лейтенант. Жив, здоров — чего еще о себе напишешь? Любанский и Фадеев ведут переговоры в Москве о возвращении меня в газету. Ладно, не прочь…
Как провели праздник? Выпили ли чего за наше здоровье? Я провел 1 и 2 мая в боевом охранении, в 70 метрах от немецких окопов, а выпил уже только 3-го, вернувшись домой. Но Вас не забыл в тостах, провозглашенных мысленно…
Семье
27/V 1943
Привет, родные мои Катя, Валек и Лерик!
Наконец-таки получил от тебя, Катя, письмо. Кажется — десять лет не виделись и не писали друг другу. Какой праздник для меня! Весь день хожу, как именинник, физиономия сияет, как самовар, все спрашивают — что с тобой случилось? Я отвечаю — письмо от жены получил…
…В письме две дорогие мордашки… Но почему, Катя, ты свое фото не вложила? Боишься — постарела — не понравишься? Я, Катюшка, тоже постарел. Так постарел, что теперь уже все безошибочно определяют мой настоящий возраст, даже с гаком дают. Сразу за год сдался лет на 10. И постарел не от фронтовых невзгод, не от боев. Нет, к этому я привык, втянулся. Гром пушек всегда в ушах. Под эту музыку ложишься, с этой музыкой встаешь, и могу сказать без похвальбы — на нервы она мне не действует нисколько. Лично о себе — не волнуюсь. Все время меня не покидает уверенность — ни черта не возьмут меня немецкие ни снаряды, ни пули! Вот бьет рядом, а на меня находит какая-то бесшабашная веселость, удивительно ровное спокойствие — брешешь, не попадешь!.. Не это состарило меня, Катя. Мучительная неизвестность о вашей судьбе, не проходило дня, чтобы я не думал о вас — где вы, что с вами. И состарили те картины ужасов войны, огромного народного горя, которые пришлось видеть, идя с войсками на запад. Зима, походы (я исходил за осень и за зиму около 2 тысяч километров пешком), ночевки на снегу, дьявольский холод, когда по целым неделям не имеешь теплого уголка, где бы можно было хоть чуть отогреться, — это тоже отразилось на здоровье…