При всех своих недостатках сатирические рассказы Троепольского все же значительное явление в нашей литературе. Рассказы приняты в читательских кругах положительно, читаются, делают свое полезное дело.
Но вот мне попался в руки совсем другого сорта рассказ Троепольского — «У крутого яра», и прочитал я его мало сказать с удовольствием — с наслаждением. Отбросил автор в сторону тяжкую обязанность во что бы то ни стало смешить людей, стал писать просто, как пишется, — и полились из души и чудесные пейзажи, и живая человеческая речь, и хорошие, светлые чувства. И все это в нехитром по замыслу рассказе — об охоте на волков. Рассказ «Соседи» у Троепольского, так сказать, полусатирический, просто с юмором, кое-что в нем высмеивается, но мягко, без нажима, и рассказ хорош. Если эти рассказы Троепольского — проба сил в другом жанре, то надо ему сказать, что пробу он сдал на высокий разряд. Видимо, сатира не единственный его «кусок хлеба».
Живет Троепольский на плодородном воронежском черноземе, в Москву переезжать как будто не спешит; не юноша, в таком уже возрасте, когда слава голову не кружит; много повидал в жизни, сам агроном, имеет большие знакомства в своем Острогожском районе среди колхозников; писатель он безусловно талантливый — надежды на него большие, ждем от него новых рассказов, хороших и побольше.
У украинского писателя Остапа Вишни с колхозными сатирическими рассказами получается, конечно, лучше. Это старый, опытный мастер юмора и сатиры: он знает, где нажать, чем и как рассмешить и рассердить читателя. Но пишет он мало. И недостаточно глубок в выборе тематики для своих сатирических рассказов.
Писал одно время неплохие лирические колхозные рассказы Сергей Антонов. Его «Поддубенские частушки» надолго запомнились читателям, и деревенским и городским. Но вот уже давно что-то не видим мы новых произведений С. Антонова. Может быть, он не ко времени, «под руку», так сказать, сам себе опубликовал эти подвалы в «Литературной газете» о том, как писать рассказы, или засел на долгие годы за какую-то большую вещь, возможно, на другую, не деревенскую тему, но жаль в общем, что в такое боевое для сельского хозяйства время Сергей Антонов выпал из рядов колхозных писателей. Непрочной, непостоянной оказалась его любовь к деревне. Впрочем, симптомы непостоянства, возможной будущей измены деревенской теме у Сергея Антонова можно было уже заметить и раньше, когда мы еще встречали часто в печати его рассказы. Он с легкой душой переносил свою влюбленную пару из колхоза на канал, с канала на высотное здание. Видимо, он из тех «деревенских» авторов, которым колхоз нужен лишь как фон для поцелуя. А если сегодня по обстановке выгоднее, чтобы этот поцелуй совершился на фоне внедрения в промышленность новой техники, то можно и туда перебазировать сюжет, персонажей, всю лирику и романтику.
Что-то очень уж долго молчит в Ростове-на-Дону, несколько лет молчит, талантливый очеркист и рассказчик на колхозные темы Владимир Фоменко. Этого писателя в измене деревенским темам мы не подозреваем. Фоменко человек не ветреный, «однолюб». Тут, видимо, что-то другое. Говорят, он пишет роман. Если это верно, если это переход писателя из одного качества в другое, что ж, подождем, не к спеху. Правда, отряд рассказчиков наших понесет некоторые потери, но зато выиграет, если книга будет хорошей, отряд романистов. Как говорили в старину в деревне, когда выдавали девушку замуж: «Девкой меньше, бабой больше».
Ефим Дорош давно и добросовестно трудится над колхозной темой в жанре рассказа. Есть у него в сборнике очень хорошие вещи вроде «На свадьбе», «Катериновские девчата», «Иван Федосеевич». Пером он владеет, писатель опытный, деревню изучает основательно. Один товарищ из литераторов говорил мне, возмущаясь: «Я не понимаю тех писателей, которые, бывая в колхозе, не интересуются заглянуть в годовые отчеты, производственный план, табели. В этих цифрах, при внимательном изучении, столько проблем, столько сюжетов!» Так вот, Ефим Дорош, видимо, не в пример иным писателям, бывая в колхозе, все изучает досконально. Рассказы его носят следы добротной работы. Но некоторым вещам не хватает какой-то внутренней силы, костистости, что ли, угловатости. Это не бесконфликтность и не лакировка, хотя кое-где налет благостности. Тут что-то идет от самой натуры автора. Видимо, будучи человеком очень мягким и деликатным, Дорош, когда слышит где-то в кучке народа слишком крепкие выражения, смущенно поднимает воротник пальто, поворачивается и отходит прочь. И тут он многое теряет. Не в смысле обогащения своего лексикона, а в смысле проникновения в жизнь. Надо бы остаться до конца, дослушать: по какому случаю шум? Слушать писатель должен все, не жалея ушей. Вообще профессия у нас вредная, жалеть себя не приходится. Чтобы взволновать читателя, надо самому очень переволноваться тем, что пишешь. Достается всему — ушам, нервам, сердцу. И ничего тут нельзя порекомендовать писателю для сбережения здоровья. Чтобы писать, надо идти навстречу острейшим конфликтам, тяжелым драмам, запутанным противоречиям жизни. Будешь избегать их — станешь писать хуже.