Занимаясь сам очерками, я понимаю душу очеркистов и знаю их некоторые хитрости, догадываюсь кое о чем. Иногда вот такая очерковая форма придается вещи автором умышленно, для того чтобы у читателя больше было веры в то, что им написано. Как будто это все действительно с одного колхоза списано и этот колхоз под таким же названием, все эти люди с этими же именами точно существуют в натуре. Только автор, по забывчивости, может быть, не указал адрес, где это все происходит. Это невинная хитрость, ничего тут подлежащего писательскому суду чести нет, такой «доброкачественный обман» читателя допускается в литературе. Лишь бы не было вранья в другом, в главном — в самом существе описываемых явлений. Но вот оказывается, что на эту удочку очеркистов попадаются иногда и искушенные, опытные литературоведы. Это отсюда идет школярски-примитивное разграничение очерка с рассказом: рассказ — это «сочинение», а очерк — факты. А вот бывает так — по форме как бы очерк, а по существу рассказ, повесть. Как это назвать, на какую полочку поставить?..
Очерки Ивана Антонова из Мордовии в альманахе «Год 37-й» и «Год 38-й», «Ухабы на дорогах» и «Разлив на Алатырь-реке», имеют точный адрес — Ардатовский район. И сам автор в примечаниях сообщает, что пишет о подлинных событиях и фактах.
Я не знаю, где живет Иван Антонов, но если в самом городе Ардатове, то, вероятно, много неприятностей в быту причинили ему эти очерки, особенно первая часть. По себе знаю. Жил в районном городке Льгове, когда начинал писать «Районные будни», имена были вымышленные — и то люди узнавали себя, переставали здороваться при встрече. А тут даже имена подлинные.
Очерки Ивана Антонова — большая, серьезная, очень добросовестная работа. Это целое исследование на фактах одного района (вернее, двух: в очерках упоминаются Ардатовский и Козловский районы), исследование документальное (так как здесь названы и имена) о том, к чему приходят колхозы и район, когда в руководстве районной парторганизацией несколько лет пробудет такой вот Павел Петрович Бурмистров — человек невежественный («В анкетах пишет «окончил ЦПШ», но не расшифровывает, что это всего лишь церковноприходская школа, и с тех пор он вряд ли держал книгу в руках»), самовлюбленный, оторвавшийся от народа бюрократ, сам подхалим перед начальством и любитель подхалимов вокруг себя, зажимщик критики, очковтиратель. Конечно, такому «деятелю» наплевать, что будет с колхозами, что будет завтра, послезавтра. Это коновал, попавший на должность главного хирурга в нейрохирургическую больницу.
Ну и после Бурмистрова району не повезло. После него первым секретарем Козловского райкома становится Бояркин, о котором колхозники говорят: «Непонятный он. Не человек, а темный лес: ветра нет — молчит, ветер подует — зашумит». И вот тут Ивану Антонову следовало бы вместо такой несколько унылой регистрации фактов подняться над местными районными вопросами, расширить круг своих наблюдений, докопаться до причин: почему такие Бурмистровы и Бояркины попадают в руководство? Кто их пестует, выдвигает, охраняет от справедливого приговора партийных масс? Кому и зачем нужны эти тупые, бездумные и бездушные исполнители директив?
Очеркам Ивана Антонова, как я уже говорил об одном авторе, тоже не хватает активности. Я, может быть, не совсем верно говорю насчет расширения круга наблюдений. В ширину-то Антонов очень разбросался, а в глубину не пошел. Между тем не надо замыкаться в делах района, надо добираться от них и к «областным будням».
По ходу действия Антонов затронул много колхозных вопросов и проблем, больших и мелких, и хозяйственных, и организационных, и агротехнических, и идеологических. Даже слишком много. Когда рядом с проблемой действительно большого, государственного значения поднимается вопрос третьестепенной важности и обо всем говорится однотонно, без выделения главного на первый план, получается винегрет из проблем.