Если бы мы сейчас уже собирали центнеров 20–25 зерна, то трудно в 2,5 раза увеличить, но наш сегодняшний урожай (средний по стране) можно за 10-летие и в 3 и больше раза увеличить.
Есть резервы. Главный резерв — научное земледелие. У нас на полях, к сожалению, науки мало еще видно. У нас нет такой элементарной вещи, как севооборот.
У нас не приведен в полное действие такой могучий стимул подъема сельского хозяйства, как материальная заинтересованность колхозников.
Но я не буду вдаваться в подробности.
Это уже общая задача литературы, задача всех нас, писателей, — помочь партии вскрыть все резервы дальнейшего развития и подъема сельского хозяйства.
Для себя делаю вывод такой:
Я на время оторвался от сельскохозяйственных тем, писал пьесы на другие темы, занимался драматургией (дело тоже как будто нужное). Но надо возвращаться к деревенской тематике. Здесь опять — главный узел всех сложнейших вопросов нашего строительства. Опять здесь «передний край». И надо возвращаться на этот передний край.
1961
Беседа с журналистами и работниками печати
(Тезисы)
Меня просят рассказать, как я пишу очерки. Почему — очерки? Ведь очерков моих никто из присутствующих здесь не читал. Поэтому — трудно рассказывать о том, как писал то, чего люди не знают, не читали. Все равно как живописцу бы рассказывать, как он писал такое-то полотно, — а полотна этого никто не видел, нигде оно не выставлялось и даже в репродукциях нигде не воспроизводилось.
Мне трудно рассказать, как я писал очерки. А вам было бы совершенно неинтересно меня слушать. Потому что, повторяю, вы очерков моих не знаете. И я, со своей стороны, не принимал никаких мер к тому, чтобы мои очерки стали известны широкому кругу читателей. Никогда, никаким издательствам я их не предлагал.
Речь идет, заметьте, об очерках в том понимании, которое установилось у нас. Или точнее — устанавливалось.
Некоторые писатели и литературоведы, в том числе весьма уважаемые литературоведы, профессора и даже академики, утверждают, что очерк это такое произведение малого литературного жанра, в котором все точно списано с натуры, все фактично и документально и нет ни капельки вымысла.
Я много спорил с такими путаниками литературоведами. Да простит им бог их незнание русской литературы. Видимо, живы и поныне Серебряковы. Я имею в виду профессора Серебрякова из «Дяди Вани»… Не добил его дядя Ваня в пьесе, не попал.
Ну так вот, в моих книгах, которые издавались, читались, которые известны вам, нет ни одного очерка — то есть нет в них ни одной вещи, написанной точно с натуры, с сохранением подлинных имен прототипов, с указанием точного адреса и с прочими необходимыми для очерка приметами — по канонам Серебряковых. Нет ни одной такой вещи. Так о чем же будем говорить? Очерки вообще-то я писал. Последние очерки (а может, правильнее было бы назвать их статьями) были о поездке по Дальнему Востоку и Западной Сибири, и печатали их в газете «Сельская жизнь» в 1960 году. И раньше писал очерки — именно вот такие, документальные — о людях.
Я работал в газетах «Молот», «Колхозная правда», «Армавирская коммуна» с 1934 года почти до самой войны. В войну служил и в строевом полку, попадал и в армейские газеты. Работал в газете Крымского фронта, пока существовал фронт на Керченском полуострове. Работал несколько месяцев в армейской газете 51-й армии. После демобилизации два года работал в «Правде Украины». Работая в газете, я много писал и печатал очерков. И на темы стахановского движения, и на темы войны, и на темы восстановления. Больше всего это были, конечно, очерки о людях. О людях выдающихся. Причем я с большим интересом писал не о людях уже знаменитых, а о тех, которых надо было прославить. Да и, собственно говоря, из таких апробированных знаменитостей я писал только об одном человеке — Терентии Мальцеве. И то только потому, что, несмотря на славу, ему приходилось очень трудно, и за его систему надо было драться. Надо было ему помогать. Да и сейчас ему нелегко. И совсем не лежала душа у меня писать о таких знаменитостях, на прием к которым литераторы выстраивались в очередь.
Были очерки в газетах и путевые. Поездка от «Колхозной правды» по Сибири и Поволжью. Были очерки, скорее приближающиеся к статьям — по своей откровенно публицистической форме. Были очерки, как у всякого журналиста, приуроченные к разным торжественным датам. Юбилеям. Были и фельетоны. На заре туманной юности печатал в газетах даже стихи. И басни писал, под Демьяна Бедного. А еще раньше — и пьесы писал.