Итак, первая задача — безжалостно сократить написанное вдвое или даже больше. Только тогда вещь начнет приобретать какое-то подобие литературного произведения.
Можете, конечно, послать меня к черту с таким советом, но если не сократите, поверьте мне, ничего у Вас и дальше не получится. Сейчас все более или менее важное, интересное и захватывающее буквально тонет в море ненужных, лишних разговоров, рассуждений, описаний.
Когда приметесь за сокращения, тут у Вас начнется уже и настоящая работа над языком. Краткость — первое условие художественности и выразительности языка. Если какую-то фразу, какое-то слово можно убрать без ущерба для развития действия, для полноты картины, представляемой читателю, значит, это все лишнее, вычеркивайте не колеблясь, без сожаления. Потом сами увидите, что выйдет лучше.
Не обижайтесь, написал прямо то, что почувствовал после прочтения рукописи.
Если после большой и, может быть, продолжительной работы над рукописью Вы захотите еще раз показать ее мне — присылайте, не откажусь прочитать. Но важно, чтобы был уже и конец романа, чтобы можно было судить о вещи в полном объеме.
Желаю Вам успеха, жму руку.
И. Н. Григоренко
…Простите, что задержал Вашу рукопись…
Что сказать о ней? Повесть получилась в общем неплохая, но я ожидал от Вас большего. Дело не в том, что «много техники и мало людей». Люди есть. Но вот главный герой Юлий не удался, бледнее всех выписан. Какой-то он сочиненный, не настоящий. Нет у него инженерской юности, слишком уж сразу он стал хорошим зрелым инженером. «Рабочий котел», в котором он поварился, орудуя лопатой, — это примитив. Не в этом заключается рабочий котел для молодого инженера. А откуда взялась у него такая большая… опытность в добывании всяких материалов для стройки — когда его командировали в Москву? Ничем эта опытность не объясняется, и в нее просто не веришь. А если поверить в нее всерьез, то она очень снижает Вашего Юлия.
Язык повести в сравнении с языком того романа, что я читал, не улучшился. Печально. И хотя Вы пишете, что уже провели «чистку» «Реки», надо еще чистить и чистить. Дай бог Вам в помощь хорошего редактора в издательстве.
Название «Река играет» следовало бы, по-моему, заменить другим. Есть у Короленко рассказ «Река играет», один из самых его знаменитых и известных рассказов. От совпадения названий повесть не выигрывает.
Хотел я более подробно разобрать Вашу рукопись, но не могу сейчас из-за болезни долго сидеть за столом, и даже читать мне трудно — очень угнетают сильные боли.
30/II 1965
Б. Г. Заксу
Дорогой Борис Германович!
Не уверен, что мое письмо застанет в редакции Евгения Николаевича, поэтому пишу Вам — по поводу рассказа Ф. Искандера «Лошадь дяди Кязыма».
Я решительно возражаю против напечатания этого произведения в нашем журнале. Уверен, что, если этот лошадино-пацифистский рассказ выйдет у нас, и он и мы будем жестоко разруганы. И — вполне заслуженно. Рассказа — с гулькин нос, 8 страничек, а ругательных рецензий получим 8 печатных листов.
О чем рассказ? Давайте разберемся. У абхазца, хорошего наездника дяди Кязыма, была отличная лошадь Кукла, бравшая призы на скачках. Но вот началась война. Куклу мобилизовали. Эти русские, паршивые наездники, не умеющие обращаться с такими гордыми, нежными, дикими созданиями, как Кукла, разбили ей спину седлом, надорвали, испортили лошадь и выгнали. И она, потерявшая былую свою лошадиную гордость, искалеченная, больная, понурая, прибрела домой. И продали ее за 15 пудов кукурузы. И дядя Кязым сильно горевал. Вот так эта проклятая война и эти дураки русские, ничего не смыслящие в хороших скакунах, изуродовали лошадь.
Вот и все. Я не утрирую. Пересказывая содержание рассказа, ничего больше нельзя добавить. Да, вот так автор и понимает войну: хороших лошадей калечили. Только и всего. Да как же можно печатать такую чепуху?
Я трижды перечитал рассказ и не нашел ни в тексте, ни в подтексте (если он есть) ни единой, ни малейшей нацепки к тому, чтобы можно было оправдать печатание рассказа. Давайте не будем воевать — во имя сохранения хороших лошадей, — вот идейное и художественное зерно рассказа, и ничего больше, даже под микроскопом, в нем найти невозможно. Может, для какого-нибудь «Общества охраны животных» рассказ и подошел бы, но в «Новом мире» его печатать нельзя. Во всю силу своего единственного голоса, я — против напечатания.