Тот самый руководящий товарищ, который не сам ошибается — его аппарат подводит.
Штампованный человек.
Дед, который живет потому, что интересно ему посмотреть, что дальше будет.
Форма романа явно не соответствует содержанию. Динамит в парфюмерной упаковке.
Почему так обидно, так грустно, когда видишь испорченного ребенка? Потому что это только начатая жизнь. Думаешь, это значит, еще на 50–60 лет подлость, туда дальше, вперед.
Тракторист-инвалид говорит о себе: «Ходовая часть подбита».
Фамилия — Переоридорога.
В мещанине гордость вспыхивает всегда не там, где нужно быть ей.
У Горького, у Толстого, у Короленко, Успенского — народ умен, мудр, сердечен, то есть таков, каков он и есть на самом деле.
Не дай нам бог помнить только росписи на рейхстаге и забыть Керчь, Сталинград, немцев под Эльбрусом.
Не человек, а отступитель.
Я подхожу к колхозной теме с сознанием ее мирового значения. Это главное из того, что еще не понято миром у нас. Людей пугают там, главным образом, колхозами.
Что нам удалось сделать с мужиком?
А внутреннее значение темы?
К сожалению, некоторые люди из числа нашей городской интеллигенции знают село не лучше авторов того американского фильма…
Но я никогда не мирюсь с иллюстративной ролью литературы. Я хочу не только рассказать всем, что такое колхозы. Раньше писатели о деревне писали для интеллигенции. Сейчас есть прямой провод к народу. Форма. Мои поиски формы.
Я не нигилист. Наоборот.
Я начинал писать, еще будучи председателем коммуны. Хуторская жизнь. Читал то, что попадалось под руку. Белый. Пильняк. Приходил в отчаяние. Они задержали мое вступление в литературу на несколько лет[10].
Форма в театре. Условность. Реализм.
Мне кажется, сейчас должен быть сделан какой-то новый шаг в сторону реализма.
И не только условности могут позволить сдвинуть события, чтобы получить из этого наибольший сценический эффект. Можно взять зрителя за душу и иными средствами.
И еще одно плохое пришло с фронта: приказал, и все, и наплевать, что думает о тебе подчиненный.
Звучная опечатка: обубликовать в печати.
Какое-то окостенение аппарата. Окостенение ненужного. Так, кажется, в природе всякого живого организма бывает — если какой-нибудь орган оставить без движения — усохнет, отомрет.
Какая чудесная фонетика в этих словах: шум, шорох, шелест, шепот, грохот, взрыв, треск, удар, дребезжанье, ураган, крик, говор, волна, весна, солнце, колышет, сон.
Такое спокойствие, как у вас, необходимо только корове — доить удобно.
Отсутствие решения хуже любого решения.
Было у одного рабочего человека три сына. Один стал инженером, другой полковником, третий остался рабочим… Так вот я бы писал о том, который остался рабочим, — он интереснее.
Что такое сейчас — рабочий класс?
Слишком легкое достижение высшего образования тоже в какой-то мере способствует тому, что все стремятся попасть «на должность». А надо, чтобы попадали способные к этому.
Увеличить как-то всемерно государственную помощь способнейшим ученикам.
Ремесленники — какой интересный народ. Будущий рабочий класс.
Пьеса должна звучать как симфония, как хоровая песня. Поют разными голосами, но в одно. А кто-то только одну ноту подает — и это должно помогать общему звучанию. Даже Трохимец — не диссонанс, а какая-то очень нужная для песни октава. Он против идет, но в этом-то как раз его место в песне… Бывает в музыке — звук как будто бы напротив пошел, — нет, оказывается, очень нужен. Поэтому в «Бабьем лете», мне кажется, нет маленьких ролей.
Появился какой-то особенный нигилизм, так сказать, нигилизм в советской форме. И эти люди думают, что они бог весть какую новую вещь творят. Ох, как это старо!
Старая хлеб-соль забывается.
Для пословицы годится, для сказки — нет. Жестокая получилась (бы) сказка.
Литература и искусство понимают, знают человека больше, чем наука.
А интересно было бы, если бы появилась в нашем литературе военная повесть, написанная от лица солдата. И солдатом. Солдат о своих офицерах. И о своем рядовом месте.
Что значит — в наших условиях бездушный человек? Это значит — ходит с партийным билетом, а до партийной программы ему нет дела, как мне до… Стельки нет, идеи нет, не к чему прибивать. Недобрый? Хуже.
10
В. Овечкина раздражала нарочито усложненная форма многих писателей 20-х годов: «Если это литература, никогда не научусь так писать».