Большие [умы] в прошлом. Не на кого было надеяться. Не было секретарей по пропаганде и агитации. Самим надо было что-то пропагандировать, выручать Россию, а не выручить, так хоть что-то сделать нужно было.
За чужой головой хоть спокойнее жить, но скучно.
Нужна горьковская трилогия, очень убедительная, о наших днях.
Село. Нэп. Комсомол.
Коммуна.
Сплошная коллективизация.
1937 год.
Война.
Восстановление.
Подготовка к новым боям.
От первого лица
Сложная, трудная семья, такая, как у меня. Откуда вышел?
Тут пришло время поговорить с читателем — почему я пишу? Зачем? Может быть, я плохо пишу, но ни одной строки у меня не написано без чувства — зачем?
Вспомнить старые плохие рассказы.
Мать. Что бы ни сделала бесшабашная голова, руки-ноги, а сердце свое — тук-тук. Так представлял я себе нашу мать — мать девяти детей.
И Кубань. «Преступление»[14]. Этот арестованный председатель, что «задержал» убегавшую милицию.
Все это было очень сложно.
И — Панченко[15], партизан-лесник.
Схватка — не на живот, а на смерть.
Доказать всю бешеную злобу кулаков. Собственническое свинство.
И кулак — палач, что вырыл сам себе могилу[16].
Да, правильно сделал. Ему бы мы ни килограмма зерна не дали. Схватка так схватка.
Некоторым людям «повезло» родиться в хорошей рабочей семье, с традициями, с хорошим дедом, бабкой…. Простое, крепкое рабочее воспитание с детства.
Вот перед вами человек, которому в смысле выбора места рождения не повезло. Как будто все нарочно сложилось для того, чтобы вышел из меня сукин сын[17].
И что же — я сам сделал свою биографию? Нет! Партия.
Какая-то вольная публицистическая форма. «Былое и думы». Макаренко. Фурманов.
Название цикла рассказов — «Ненаписанное». (А в самом деле оно будет написанное. Да еще как!)
Вероятно, никогда не засяду за роман. За автобиографический и какой-нибудь другой. Не в моем характере. Много остается ненаписанным.
Но как-то жалко не сказать.
Бессистемные наброски, заметки.
Может быть, кто-то что-то разовьет в большой сюжет — пожалуйста.
Это как бы «перекурка» между другими, более серьезными делами.
Может быть, это «перекурка» между большими работами. Не знаю.
Предисловие. Зачем пишу. Чтобы рассказать, как было. Форма будет странная. Дотяну до наших дней.
Иногда чувствую себя больше практиком колхозного строительства, чем писателем, и не боюсь это сказать вслух, не боюсь, что это, может быть, подхватят критики — ну и продолжал бы работать вилами, это тебе сподручнее, нежели пером.
Цикл «Невыдуманное» не обязательно начинать хронологически и не обязательно с колхозных.
Это будет убедительнее для колхозной темы, если я подойду к ней постепенно и не в хронологическом порядке, а как бы случайно.
И чтобы каждый кусочек был — рассказом.
Биографию свою рассказывать постепенно. А не родился в таком-то году, в такой-то семье.
Дойти и до Таганрога.
«Пережитки капитализма».
Все, что осталось в человеке от раба, — вот главный пережиток капитализма.
О «рабьем детстве» Таганрога. Отец. Целование руки (может быть, он и другое хотел привить нам, детям, но не то привилось). Ставни. Стук болтов. Мухи. Сонное пение петухов.
Самое ужасное — праздники. Может быть, с тех пор я не могу писать о праздниках. В своей журналистской деятельности я не дал ни одной строки в праздничный номер газеты.
Я не помню матери. Но старшие братья и сестры много рассказывали мне о ней — ласковой, доброй, тихой женщине. Нас, детей, у нее было восемь душ. Трудная семья!
Мне представляется, что мать в большой семье, хорошая, умная мать — что сердце в живом организме. Что бы ни задумала голова (отец), что бы ни сделали путные и беспутные дети (руки, ноги), все ложится на сердце — горе ли, радость ли. И когда голова отдыхает, спит, руки раскинулись — отдыхают, сердце не забывает свое: тук-тук, тук-тук, тук-тук…
Мать. Сначала — семейное, детское, беспредметное. Просто — нежность. Прикосновение к ногам. Вот сначала ноги укутывала.
Войска шли туда. Мало рассказывала о себе, о своих сыновьях. Ну, что ж — тоже воюют.
14
«Преступление» — незаконченный рассказ В. Овечкина 1938 г. Сюжет основан на фактическом материале. В 1933 г. арестованный за хищение колхозных средств председатель колхоза организовал подавление бунта перевозимых вместе с ним участников подготовки антисоветского мятежа. Один из вариантов рассказа опубликован в № 5 журнала «Дон» за 1988 г.
15
Панченко — красный партизан времен гражданской войны. Жил в лесу у станицы Темиргоевской, был кормилец многодетной семьи. Осенью 1932 г. продотрядовцы выгребли у него весь хлеб, обрекая семью на голодную смерть. В. Овечкин, тогда секретарь станичного парткома, рискуя собой, распорядился вернуть ему хлеб. В благодарность за это Панченко переборол страх перед ночевавшей иногда у него бандой, терроризировавшей Темиргоевскую и окрестные станицы, принял участие в организации засады и аресте банды.
16
Осенью 1939 г. В. Овечкин был направлен секретарем парткома «чернодосочной» станицы Темиргоевской на Кубани. Занесение станицы на краевую черную доску за срыв уборочной кампании означало, что при невыполнении плана весеннего сева станица вместе с сельсоветом и парторганизацией будет выслана на Север.
В. Овечкин спас станицу от голодной смерти, приняв решение об изъятии взаймы части хлеба из расположенного в станице государственного ссыпного пункта, хотя это грозило ему расстрелом. Были в станице и откровенные враги, которые не могли рассчитывать на помощь. Один из таких, старик, служивший палачом в Кубанском казачьем войске, отец двух погибших в гражданскую войну белоказачьих офицеров, проев свои запасы, вырыл у себя в огороде неглубокую могилку, застелил ее соломой, лег в нее и замерз морозной осенней ночью.
17
У В. Овечкина остались тяжелые воспоминания о мещанском «чеховском» Таганроге, в котором он родился, о семейном диктаторстве отца, мелкого банковского чиновника, о распрях между братьями, из которых он был младшим.