Так, бытие его героев распадается на четко осознаваемые автором сферы жизни и смерти, духовного и физического, созидания и распада, греховного и благодатного, чувственного и реального.
Вечная женственность предстает и в виде греховного эроса, и в виде светлого образа Богоматери; буддизм сосуществует с индуизмом и христианством; «Сиддхартха» и «Демиан» образуют пару, разрешая тему полярных характеров в повести «Нарцисс и Гольдмунд» идеей равноценности противоположных путей познания.
То же самое происходит и с другими рассказами: «Сказки» отражаются в фантазиях «Пути сновидений», повесть «Душа ребенка» перекликается с «Детством волшебника» и автобиографическими зарисовками, «Клейн и Вагнер» — со «Степным волком», а «Паломничество в Страну Востока», не выходящее за пределы Швейцарии, напоминает о «Последнем лете Клингзора», потому что герой этой повести и Китай, и Японию находит в швейцарском кантоне Тессин.
Остальные соответствия читатель обнаружит сам, следя за трансформациями духовных метаний героя, который, по сути дела, ищет образ своей собственной души.
Н. Гучинская
АВГУСТ[2]
На улице Мостакер жила одна молодая женщина, и отняла у нее злая судьба мужа сразу после свадьбы, и вот теперь, одинокая и покинутая, сидела она в своей маленькой комнатке в ожидании ребенка, у которого не будет отца. Осталась она совершенно одна, и потому все помыслы ее покоились на этом не рожденном еще ребенке, — и чего только не придумывала она для своего дитяти, все самое прекрасное, необыкновенное и чудесное, что есть на свете, сулила она ему. Она воображала, что ее малютка живет в каменном доме с зеркальными окнами и фонтаном в саду и что будет он по меньшей мере профессором, а то и королем.
А по соседству с бедной госпожой Элизабет жил один старик, который лишь изредка выходил из дому и представал тогда маленьким седым гномом с кисточкой на колпаке и зеленым зонтом, спицы которого были сделаны из китового уса, как в старину. Дети боялись его, а взрослые считали, что неспроста он сторонится людей. Случалось, что он подолгу никому не попадался на глаза, но порой по вечерам из его маленького ветхого домика доносилась тихая, нежная музыка, напоминавшая звучание целого сонма маленьких хрупких инструментов. Иногда дети, проходя мимо, спрашивали своих матерей, не ангелы ли это поют, или, быть может, русалки, но матери ничего не могли сказать и отвечали: «Нет-нет, это, наверное, музыкальная шкатулка».
Между этим маленьким человечком, которого соседи называли господин Бинсвангер[3], и госпожой Элизабет завязалась странная дружба. А заключалась странность в том, что хотя они никогда не разговаривали друг с другом, но маленький старый господин Бинсвангер всякий раз необычайно приветливо здоровался, проходя мимо ее окна, а она с благодарностью кивала ему в ответ, ей было приятно, и оба думали: если мне когда-нибудь станет совсем плохо, то я, конечно, пойду за помощью в соседний дом. А когда начинало смеркаться и госпожа Элизабет сидела одна и грустила об умершем или думала о своем малютке и забывала обо всем на свете, господин Бинсвангер тихонько приоткрывал створку окна, и из его темной каморки лились тогда тихие серебристые звуки умиротворяющей музыки подобно лунному свету, что струится сквозь сеть облаков. А госпожа Элизабет каждый день ранним утром заботливо поливала старые кусты герани, которые стояли на одном из боковых окон в доме соседа, и они пышно зеленели и были всегда усыпаны цветами, и не было на них ни одного увядшего листочка, хотя господин Бинсвангер совсем не следил за ними.
И вот настала осень; был скверный, ветреный, дождливый вечер, и на улице Мостакер не было ни души; и тут бедная женщина почувствовала, что сроки ее исполнились, и ей стало страшно, потому что была она совершенно одна. Но с наступлением ночи явилась к ней какая-то пожилая женщина со светильником в руках; она нагрела воды, поправила простыни и сделала все, что обычно делается, когда дитя должно появиться на свет. Госпожа Элизабет покорилась и терпеливо молчала; и лишь когда малютка родился и, завернутый в белоснежные пеленки, погрузился в свой первый земной сон, она спросила женщину, откуда та взялась.
1
Вышедшие в 1919 году «Сказки» являются своеобразной иллюстрацией психоаналитической символики К. Г. Юнга (см. предисловие). Сам Гессе писал о том, что в «Сказках» он отказывается от морали, и только единственная из них, «Август», имеет морализирующий конец. В настоящем издании сохранена авторская композиция сборника.
2
Впервые сказка напечатана в 1918 году и посвящена друзьям Гессе — Эмилю Мольте (владельцу сигаретной фабрики Вальдорф-Астория) и его жене Берте.
3